Запределье. Осколок империи
Шрифт:
Несколько новороссийцев так и не дождались жен и родителей, братьев и сестер, детей и внуков, к встрече с которыми стремились всей душой и считали дни до нее. Накануне скорбящие родственники простились с двенадцатью людьми, так и не присоединившимися к населению маленького осколка Империи. И семеро из них были детьми…
— Согласно вверенных мне подданными Новой России, в отсутствие иной законной власти, полномочий, опираясь на решение присяжных, приговариваю Ингу Рейгель…
— Прекратите ломать комедию, полковник! — выкрикнула с места женщина-оборотень. — Здесь нет никакой власти, кроме советской, и это я, а не вы, должна судить вас — белогвардейского
— Успокойся, Искра, — дернул подругу за рукав сидящий с ней рядом чекист. — Не надо злить этих… сумасшедших.
— Прекрати, Илья! — повернула к нему бледное лицо «Василиса».
Врачи удалили из ее плеча браунинговскую пулю, но женщину сильно лихорадило — вернулась плохо залеченная малярия, возможно было осложнение… Но она сама отказалась от отсрочки суда, смеясь в лицо своим тюремщикам. Чего нельзя было сказать о ее спутнике, показавшем себя вовсе не таким уж несгибаемым большевиком, как можно было ожидать.
— Вы закончили?.. — спросил Владимир Леонидович, терпеливо переждав «семейную» сцену. — Тогда я продолжу.
— Продолжайте! — презрительно бросила подсудимая, массируя больное плечо через шаль, в которую зябко куталась, несмотря на летнюю жару.
— Спасибо. Приговариваю Ингу Рейгель, мещанку Лифляндской губернии, и Илью Резника, мещанина Одесской губернии, к смертной казни.
Резник охнул и побледнел: он до последнего надеялся если не на чудесное освобождение из рук заклятых врагов, то на их снисхождение. Ведь лично он никого из обитателей этой Новой России не убил и вообще не обнажал оружия, но… Свидетели, которых было немало, не стали скрывать ничего…
Полковнику Еланцеву предлагали судить преступников, руки которых, без сомнения, были по локоть в крови, скорым военно-полевым судом, благо никаких договоров и конвенций жители Новой России с Россией Советской не подписывали, а, следовательно, все еще находились в состоянии войны. Упирали при этом на то, что красные тоже не стали бы с новороссийцами церемониться, а прикончить пленных им помешала только внезапная атака казаков Коренных и Манского. И все равно успели тогда расторопные не в меру красноармейцы заколоть штыками старика-военного, оказавшегося отцом гусарского поручика Перминова и еще трех товарищей Алеши и Вики по бегству. И среди них — десятилетнего мальчика… Но полковник был непреклонен, заявив жаждущим безотлагательной мести, что на территории Новой России действуют законы Российской Империи и отступать от них он не намерен.
Справедливости желали все новороссийцы, от наплыва которых лопалось самое большое здание в столице Новой России, для которой все еще не придумали названия, а потому шутливо называли Китеж-Градом. Но при объявлении приговора в зале повисла гнетущая тишина: с того самого момента, как первые беглецы преодолели скальное «дефиле», в Новой России не был казнен ни один человек. Суды были, были и приговоренные — за воровство, рукоприкладство и прочие проступки, но суд в лице полковника Еланцева отличался гуманизмом и провинившиеся чаще всего отделывались денежным штрафом или общественными работами. Хотя на золотом прииске, открытом еще Еремеем Охлопковым, трудилось сразу пятеро «каторжан», получивших разные сроки за более серьезные преступления. Один крестьянин с пьяных глаз богохульствовал и поносил особу покойного Государя прилюдно, по вине другого сгорела лесопилка и погиб в огне человек, двое других избили своего односельчанина, впоследствии скончавшегося.
Но самым страшным был проступок одного из казаков:
— И как же вы, господин полковник, намерены нас казнить? — иронически скривила губы «товарищ Искра». — Расстрелять? Так меня уже расстреливали. И деникинцы, и колчаковцы. Как видите, жива!
— Вас повесят, — ответил Владимир Леонидович. — Как говорят англичане, повесят за шею, пока не будете мертвы, совсем мертвы.
— Вешать меня еще не вешали, — криво улыбнулась приговоренная. — Да не трясись ты, слизняк! — толкнула она бледного как полотно Резника. — Эка невидаль! Говорят, презабавное ощущение.
— Заткнись, стерва! — взвизгнул чекист, отталкивая «боевую подругу». — Ваша честь, — поднялся он на дрожащие ноги. — Мы можем рассчитывать на апелляцию?
— Вы юрист?
— Да… некоторым образом.
— Оно и видно. Рассчитывать-то вы можете, но… Правом помилования обладал лишь покойный император, которого вы и ваши друзья злодейски убили. Скажите спасибо, сударь, что вас не судят еще и за это.
— Но я в этом не виноват!
— Виновата партия, которой вы верой и правдой служили, — вздохнул полковник.
Трясущегося чекиста усадили на место за барьером.
— Четверо красноармейцев, взятых в плен одновременно с главными обвиняемыми, по утверждениям свидетелей непосредственного участия в убийствах не принимали, а посему приговариваются к бессрочным каторжным работам…
Казнь должна была состояться на рассвете, на окраине Китеж-Града, где за ночь из кедровых стволов споро воздвигли виселицу, охраняемую цепочкой казаков из «молодых» — корявинцев, выросших в новом мире и пожелавших служить под командованием войскового старшины [11] Коренных. Несмотря на ранний час, почти все население столицы и окрестных деревенек, немало увеличившееся за прошедшие годы благодаря стараниям Крысолова, было тут. Пришли и Алексей с Викой. Пришли, не зная зачем, подчиняясь общему порыву. А может быть, в глубине юных душ еще жила надежда на милосердие? На то, что в самый последний момент, как сплошь и рядом бывает в романах, казнь будет отменена, а преступников отправят на самые тяжкие работы, на пожизненную каторгу, но все-таки оставят в живых… Совсем иного, похоже, ждали остальные зрители.
11
Войсковой старшина в казачьих войсках согласно «Табели о рангах» соответствовал подполковнику.
— Давай уйдем отсюда, Алеша, — попросила девушка. — Зачем нам все это видеть?
— Я бы не против… — нерешительно оглянулся юноша, но над толпой раздались крики:
— Ведут!.. Ведут!..
«Товарищ Искра» шла сама, щедро раздавая презрительные улыбки расступающимся перед ней новороссийцам, а вот чекиста Резника пришлось тащить под микитки сразу двум дюжим казакам — ноги слизняка, привыкшего лишь командовать расстрелами, а то и лично дырявить чужие черепа из нагана, не шли, заплетаясь, как у паралитика. Да и сам он за прошедшую ночь превратился в старика — седые волосы, трясущаяся голова…