Запределье. Осколок империи
Шрифт:
— Это точно… Правду говоришь… — закивали мужики, даже не думая злиться на странника за богомерзкий кукиш. — С властью оно завсегда так…
— А я что говорю? — ярился путник. — Ну, положим, отстроитесь вы тут, земельку распашете… На сколь силенок хватит, — ехидно подмигнул он Никитину. — А по осени нагрянут с Кирсановки землемеры, да все наделы тут у вас перемерят-пересчитают. И на каждую десятину — налог. И драть будут по семь шкур, так что ни продыху, ни праздника вам, православные, не будет.
— Так оно… А куда податься?.. Везде одно…
Но прохожий воровато
— Есть место, православные. Земли там — паши не хочу, зима — два месяца в году, да и не такая, как у нас, а теплая да снежная. Летом — два урожая собрать можно. Если не лениться, конечно. В лесу зверя всякого полно — сам в руки идет, грибов да ягод — бери не хочу. В озерах да реках рыбы — весло воткни, стоять будет. А весной и осенью птица перелетная — на два-три дня солнце стаями закрывает, будто тучами. Народ друг на друга зла не держит…
— И золото, поди, из земли само прёт? — недоверчиво присвистнул Игнат Логинов, среди односельчан заслуженно носящий кличку «сумлеваюсь я». — Сумлеваюсь я, что-то…
— Переть не прет, — ответил странник. — Но имеется. Кто хочет, себя обеспечит. Только трудись, знай — не ленись.
— Врешь ты все… — разочарованно переглянулись мужики: пусть и темные, дураками они не были. — Сказки все это детские. Слыхивали и не такое…
— Вру?! — прохожий сунул руку за пазуху, вытащил небольшой сверток, размотал тряпки и плюхнул на стол. — Смотрите, Фомы неверующие…
На кожаном лоскуте грудились тускло-желтые комочки. Первым протянул руку Тимофей, выгреб из кучки причудливый слиточек, подкинул на ладони, удивленно присвистнул. Весил небольшой — с ноготь большого пальца — кусочек металла неожиданно много, почти как свинцовая пуля. Или старой царской чеканки империал1…
— Гля, братцы! Никак и вправду золото!
Мужики зашумели, к тряпице потянулись руки, золото пошло по рукам…
— И где ж такие места лежат? — поинтересовался Афанасий, когда пересуды поутихли, а самородки вернулись на место — все, без обмана. — Никак, в заморских странах, а? За морем-акаяном?
— Точно, православные! — вклинился Игнат. — Слыхал я, что есть такая землица — Америка… Сумлеваюсь я…
— Какая тебе Америка? — неторопливо завернул в тряпицу свое богатство прохожий и схоронил за пазухой. — И не за морями вовсе, совсем недалече отсюда…
2
Слух о богатой ничейной земле, управляемой мудрой справедливой властью, пронесся по всей Новой. Долго судили да рядили сельчане, но наконец порешили отправить со странником троих, чтобы своими глазами убедиться, врет убогий или говорит чистую правду. Ну хотя бы и неправду, а так — полуправду. Да хоть бы и четверть правды — очень уж были ссыльные обижены на тех, кто загнал их куда Макар телят не пас и бросил посреди леса. А коли там хоть чуть-чуть из того, что прохожий расписывал, есть на самом деле, то бежать туда без оглядки. Приучили крестьян поколения жизни к сермяжной мудрости: от добра добра не ищут. Но то ж от добра…
Вот и отправились
Брели непролазным лесом несколько дней, ночевали у костра, боязливо прижимаясь ближе к огню, когда где-то в темноте заводил свою песню волк или адским демоном вопила ночная птица. Не по разу уж каждый тайком от товарищей проклял такую «охоту» (именно охотой отговорились у недоверчивых стражей, даже самострел какой-то продемонстрировали, сляпанный из того, что под руку попалось), да делать нечего: назвался груздем — полезай в кузов.
А проводнику все нипочем — знай, топает со своим посохом да посмеивается. Видно, не раз исходил он эти места, без карты и знаков обходился. А может, и были какие-нибудь знаки, только мужики, несведущие в лесной жизни, ничего приметного не разглядели. Да знаки для того и тайные, чтобы не всякий по ним ходить мог — знамо дело.
Тут уж любому, а не только «сумлеваюсь я» в голову всякая ересь полезет. Вроде того, что странник этот, на Варсонофия откликающийся, и не человек вовсе, а лешак-оборотень. Смутил простодырых пахарей прелестными речами, а сам — в глушь заманивает, чтобы всю кровь выпить, да так навеки под корягами и оставить гнить без креста да без покаяния. Или того хуже — служить себе заставить, таких же бедолаг, как они, от семей сманивать… Несколько смущало лишь то, как крестился «оборотень» на святую икону да каждый день поутру и перед сном тоже на восток поклоны бил, молитвы бормотал. Не вязалось это как-то с лешачеством-то…
Но всякому пути рано или поздно наступает конец. Уж как долго был их скорбный марш из родных мест в неизвестную даль, да и тот завершился, а этот и подавно. Не тыщи верст пройдено, а так — ерунда. Пару сотен всего.
— Вот что, друзья-товарищи, — построжел в один прекрасный день Варсонофий, когда четверо путешественников, только что отобедав чем бог послал, блаженствовали у костра. — Привести я вас почти привел. Верст десять осталось — не более. Посмотрите, чего захотите, только дорогу до места я вам показать не могу — не обессудьте.
— Глаза нам завяжешь? — хмыкнул Афанасий. — Баловство ребячье…
— Это можно. Только и с завязанными глазами человек дорогу найти может. Если б вы навсегда туда шли — тогда да… А коли передумает кто да расскажет, кому не след? Не могу я так рисковать, товарищей своих подводить.
— Что ж нам, — зевая до хруста в челюстях, спросил Тимофей — что-то разморило после обеда, так и тянуло прилечь у огонька да соснуть пару часиков на сытый желудок. — Назад поворачивать? Зачем тащил тогда в такую даль? Потешиться?