Запредельник
Шрифт:
— У нее есть свои мозги. Во всяком случае, я считаю, что есть, — сказал, побледнев, Маккензи. — Да что, черт возьми, случилось? Что такого могла сделать Шейла?
Светла с отвращением взглянула на него.
— Не больше того, что ты ей приказал сделать. Она всего лишь хотела узнать, какие чувства я испытывала к тебе на Красном Утесе и почему ушла от тебя. Она заявила, что без этой информации не сможет обеспечить успешного ведения операции. Ты можешь себе такое представить? — Она яростно сверкала глазами. — Ты не останавливаешься ни перед чем, Маккензи!
— Послушай, Светла, я пять часов подряд проработал над пистолетом, устал и порядком раздражен. Я не имею ни малейшего понятия, о чем ты говоришь. Я не приказывал Шейле задавать тебе вопросы.
— Ладно. Очевидно, ею двигало лишь похотливое любопытство, не так ли?
— А что, кстати, ты ей ответила?
— Конечно, то, о чем она хотела узнать.
— А конкретнее?
Она холодно взглянула на него.
— Мне кажется, я уже дала тебе недвусмысленно понять, что не намерена обсуждать случившееся между нами на Красном Утесе. Я ответила Шейле лишь после того, как она заверила меня, что это ей необходимо для проведения операции, и останется только для ее личного пользования. Несмотря на ее новую личность, она не более чем искусственный интеллект, и надеюсь, еще не научилась лгать. Почему бы тебе и не спросить у нее самой?
Маккензи чувствовал себя все более беспомощным. Его ослепило внезапно вспыхнувшее чувство раздражения. Пытаясь успокоиться, он сделал несколько глубоких вдохов.
— Пусть будет так, как ты хочешь, — наконец сказал он. — Я лишь не могу понять причину твоего упрямства. Я просто хочу знать, почему ты оставила меня так, как ты это сделала. Что в этом такого? — Подумав, он застенчиво добавил: — Я любил тебя, Светла. И мне нужно знать.
Она взглянула на него, будто пытаясь защититься, потом лицо ее вдруг окаменело.
— Не пытайся пробудить во мне угрызения совести, Маккензи! У тебя это все равно не получится. Я сделала только то, что должна была сделать. Ты подавлял меня. Ты можешь это понять или нет? Ты слишком многого хотел!
Он недоверчиво взглянул на нее.
— Слишком многого хотел? Что это должно означать?
— Нет смысла вновь возвращаться к старому, — проворчала она.
Ее ответ лишь подстегнул накопившийся в нем гнев.
— Нет смысла обсуждать, да? Ну тогда, по крайней мере, скажи мне вот что. Если ты вдруг с кем-то переспишь, ты докладываешь об этом сразу же или только тогда, когда считаешь, что и твой партнер напишет рапорт?
Ее лицо густо покраснело. Она вопросительно взглянула на него.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Ты ведь дважды развлекалась в отпуске до того, как мы встретились, не так ли? Один раз ты переспала с Мохаличем, а потом с Георгием Проповым. Личные рапорты, которые ты всякий раз так аккуратно подавала, гласят, что встречи эти служили для удовлетворения исключительно физических потребностей и не имели никакой эмоциональной окраски. Со мной было то же самое?
Лицо Светлы страдальчески исказилось.
— Откуда тебе известно об этих рапортах? —
— Неважно. Это сейчас не главное. — Он отвернулся от нее, уставившись на голограф. — Сначала я не переставал думать, что я лишь один из многих, встреченных тобой. Но потом вдруг понял, что о нашей короткой встрече ты рапорта не подала. И тогда я спросил себя, почему ты так поступила. — Он снова повернулся к ней: — Почему ты не подала рапорт о наших отношениях, Светла? Наверное, я заслуживаю хотя бы того, чтобы знать это.
Ее глаза наполнились слезами, она дрожала. Изо всех сил Светла старалась вернуть себе прежнюю уверенность, но была настолько потрясена его словами, что это ей никак не удавалось.
— Ты выкрал копию моего личного дела! — пронзительно закричала она.
— Ну конечно же. После того как ты меня бросила, я очень низко опустился, Светла. Я пил дни и ночи напролет. К счастью, один мой старый друг сжалился надо мной. Он руководил тогда отделом личных дел и тайком сделал по моей просьбе копию твоего дела. Он думал, что это поможет мне лучше понять тебя, почему ты такая. Храни Господь старину Мельхиора!
Казалось, она не слушала его. Ее взгляд был обращен в саму себя. Наконец она смогла мстительно прошептать:
— Кража личных дел карается военным судом, Маккензи! И ты мне заплатишь сполна за это… ты и твой проклятый приятель.
Он схватил ее за плечи, сжав так, что она закричала от боли.
— Слишком поздно, Стоковик! Я все знаю о тебе теперь. Что изменят твои попытки наказать меня! К тому же тебе сначала надо выйти живой из переделки, что нам предстоит. Поэтому прекрати себя оплакивать и займись-ка лучше передатчиком.
Несколько минут они в упор смотрели друг на друга. Затем, оттолкнув ее, он выбежал из лаборатории. Направляясь в рубку, он в который раз вспомнил, как умирал командор Мельхиор несколько месяцев назад, после того как помог ему. Старик был не дурак. Он знал, что обречен и ничем не рисковал. Даже если бы его поймали, он не мучился бы долго. Поэтому, наверное, он не побоялся рискнуть в последний раз в жизни.
Глубоко проникнув в сознание Маккензи, эти мысли наполнили его странным чувством грусти. Наконец-то он понял! В объятиях Светлы Стоковик он обрел покой. Но дружба командора Мельхиора дала ему неизмеримо больше: она возродила его веру в высокую ценность и доброту человеческой жизни.
Глава 7
— Ты спрашивала Светлу о наших взаимоотношениях. Чем вызван подобный интерес? — спросил Шейлу Маккензи, когда они остались одни.
— Я считала это необходимым.
— Объясни, что ты имеешь в виду.
— Обязательно, Мак. Эта операция приобрела очень опасный характер. Поэтому для меня имеет значение все, что так или иначе может повлиять на ее исход. Мне известно, как действует на тебя присутствие лейтенанта Стоковик, но я не знаю, какое воздействие оказывает твое присутствие на нее. Мне представлялось необходимым выяснить, как она может повести себя в различных ситуациях.