Запредельник

Мэдден Тимоти А.

— На кого рассчитана вся эта комедия? — Он бесстрашно взглянул в серые глаза полковника Ван Сандер. — Точно, что не на рашадианцев. Они знают, что запредельники никогда не склоняют головы. Когда им станет известно, что нас обвиняют в пособничестве Рашадиану, разве не заинтересует их в таком случае сам прыжок? Вот в чем вся суть, да?

Она неторопливо подошла к столу и села. Затем хитро взглянула на него и улыбнулась.

— Хорошо, Маккензи, раз вы согласились нам помогать, я скажу вам. Да, мы хотим вызвать именно такую реакцию. Рашадианцам будет интересно узнать, чего мы добиваемся. Мы

предполагаем, что они попытаются добыть информацию из судебного заседания как высшей инстанции. Это-то нам и надо.

— Зачем?

— Среди высокопоставленных членов Конкордата есть немало таких, кто тайно сочувствует рашадианцам, так как это на руку их политическим интересам. Их влияние на нашу политику настолько сильно и выгодно рашадианцам, что они крайне редко связываются с этими мнимыми колонистами, так что доказать их причастность к шпионажу очень трудно. Мы следим за подозреваемыми, но у нас не хватает доказательств для их ареста. Наша маленькая комедия побудит рашадианцев связаться с кем-либо из предателей. А мы будем наготове.

Маккензи присвистнул от изумления.

— Теперь мне понятно, почему вам нужно, чтобы все в этом деле удалось, — признал он. — Сочувствующие рашадианцам в самом Конкордате? Это серьезно. Но я не понимаю, чего они ожидают от подобной поддержки?

— Буду надеяться, что и не поймете, — снисходительно сказана Ван Сандер.

Маккензи ответил ей тупым взглядом, словно был донельзя озадачен ее откровениями. Со скрытым удовлетворением она облизнула тонкие губы и снова улыбнулась ему. Он почувствовал облегчение от того, что она поверила в его наивность.

Глава 14

Дав согласие на участие в процессе, Маккензи вплотную столкнулся со всеми прелестями тюремной жизни. В шесть часов ровно звучал сигнал подъема. Он вставал, принимал душ и облачался в новый комплект одежды, который доставляли по ночам. Все свое время он проводил в камере за исключением сорока пяти минут после обеда, посвященных занятиям. Еду ему приносили в камеру охранники. Они казались абсолютно безразличными ко всему происходящему и разговаривали лишь в случае крайней необходимости. Он никогда не слышал и не видел других заключенных. Именно с тех пор на всю жизнь в его сознании воспоминание о тюрьме ассоциировалось с всепоглощающей тишиной.

Ровно в девять часов в день суда прибыл взвод охранников, надевших на него наручники. Они проводили его вниз. Там их уже ожидало несколько машин марки Магнаровер. Охранники втолкнули его на заднее сидение одного из них рядом с Ван Сандер, и машина тут же тронулась с места.

Выехав из ограды, их кортеж рассеялся. Машины разделились, большинство поехало по параллельным улицам. Но все машины и охранники, стоявшие на ключевых пересечениях дорог, поддерживали связь с полковником по радио.

Маккензи сидел на заднем сидении и всем своим существом впитывал в себя оранжевое сияние солнца системы Сигни Б, смывавшего пастельные тени Центрального Города. Уже чувствовалось наступление жары, и всего лишь несколько пешеходов в широкополых шляпах или с разноцветными зонтиками шли по улице. Немногие провожали взглядами их процессию, проезжающую мимо, но никого она не интересовала по-настоящему. Для сторонних наблюдателей

Маккензи был лишь очередной жертвой Службы Внутренней Безопасности.

Он откинулся назад, позволив сознанию расслабиться.

«Какой же это день?» — вдруг подумалось ему. Он сбился со счета. Но в конечном итоге это было уже неважно. Победитель или побежденный, все это потом будет занесено в анналы официальных служб. Ван Сандер предупредила его, что он не будет давать свидетельских показаний. После заявления Светлы ему следовало сказать, что он находился во власти противоречивых чувств верности долгу и любви к женщине. Затем он должен был вверить себя милости судей. Ван Сандер полагала, что он сумеет справиться с этой задачей. Что ж, посмотрим.

Улицы с высаженными вдоль дороги рядами пальм казались теперь более знакомыми. Он понял, что они приближались к станции Управления Полетами. Он слушал звучавшие по радио рапорты внешней охраны и думал о Светле.

Он боялся за нее, и это чувство преследовало его давно, хотя он и не позволял ему помешать его планам. Однако сейчас, когда Магнароверы приближались к станции, он не мог не думать, что случится с ней в результате того, что он собирался сделать.

Он знал, что женщина на видеоэкране не была Светлой Стоковик. Он понял это в тот момент, когда она пыталась ответить на его вопрос о лучших минутах в их жизни. Она сказала: «…третья ночь на Красном Утесе» — и это вроде бы казалось нормальным ответом. Он явственно представил себе компьютеры Внутренней Службы, посчитавшие этот ответ удовлетворительным с вероятностью девяносто девяти процентов. К несчастью, в данном случае правильный ответ выпадал на долю этого ничтожного одного процента. А самозванка на экране ошиблась.

Что-то произошло, пока они лежали вдвоем, погруженные в забытье, во время этого пресловутого космического прыжка. Это было что-то очень реальное, что-то настолько глубоко захватывающее душу, что он не мог вспоминать об этом даже сейчас без слез радости. Он ничего не сказал Ван Сандер. Было бы неумно говорить ей об этом, и сейчас он был рад своему решению. Потому что во время их сна, когда они неведомым образом перенеслись через время и пространство, их объединяло ощущение полного блаженства. Их сознания слились в одно, это ощущение было выше обычного понимания человеческой любви. И наконец, на какие-то считанные мгновения, они образовали единое целое, которое он не мог выразить словами. Оно сочетало в себе страсть юных любовников и мудрость зрелых старцев. И они вместе рука об руку пошли по бескрайним покатым лугам девственно чистой долины сжатых звезд.

Это и был самый прекрасный миг их отношений, настоящая Светла Стоковик знала об этом. То, что женщина на экране не ответила на его вопрос, уличало в ней самозванку.

Раз Маккензи стало известно, что Внутренняя Служба обманывала его насчет Светлы Стоковик, следовало допустить, что его обманывали и во всем остальном. Поэтому для него более не имело значения, какие цели преследовала Внутренняя Служба и было ли у нее согласие Исполнительного Комитета. Солгав о Светле, они превратили его в своего врага. И даже если они ничего не скрывали, он должен был теперь противостоять их стратегии, независимо от последствий.