Запрети любить
Шрифт:
— Яра, Ярочка, — едва слышно проговорила мама и зачем-то сказала: — Прости…
— Мы справимся, любимая, — твердо сказала Костя. — Яра, возвращайся. Все будет хорошо.
И они ушли, оставив меня и неподвижного Игната. Последнее, что я видела, полные ужаса глаза мамы. На ее стуле осталась кровь — немного, но выглядело это пугающе. Так, что хотелось кричать, но я не могла этого делать — крик застревал в горле.
Все произошло так стремительно, будто в каком-то фильме, который я смотрела со стороны. Но, увы, это была жестокая реальность, которую я не хотела принимать. Меня трясло от страха за маму, и Игнат, видя, что я с ума схожу, подошел
— Может быть, выпьешь что-нибудь? — спросил Игнат, видя, что со мной твориться. Мои пальцы тряслись, а голос срывался.
— Нет, не хочу. Мне страшно, мне очень страшно, — призналась я.
— Знаю, Яся. Я проходил это, — вдруг сказал он.
— Что?..
— Был в таком состоянии, — тихо сказал он. — Когда мать пыталась покончить с собой. Ждал, что скажут врачи. Выживет или нет — думал, что она умирает. Но все будет хорошо, слышишь? Отец увез ее к крутую клинику. Ей окажут необходимую помощь.
— А малышу? — жалобно спросила я.
— И ему тоже, — твердо ответил Игнат.
Но он ошибся. Костя позвонил спустя час или два и сказал, что мама в стабильном состоянии, но она потеряла ребенка. И голос его был безжизненным.
Глава 94. Соперница
Казалось, что в доме погасло солнце. И люди — тоже погасли. Смерть малыша, который так и не появился на свет, отразилась на всех нас. Он ушел, даже не получив имя, навеки оставшись в наших сердцах маленькой звездочкой. Кто-то мог возразить, что незачем так переживать из-за ребенка, который даже не родился, но казалось, будто из сердца вырвали кусочек, и хотелось плакать от боли. И я плакала, оставаясь наедине с самой собой. Но, главное, мама не пострадала. Была жива и здорова. Не знаю, что бы я делала без нее…
Костя почти не проявлял эмоций, но его взгляд потух, уголки губ опустились, а между бровями залегла глубокая линия. Через два дня после того, как случилось несчастье, я видела его в баре поздно ночью. Он пил в одиночестве, положив руку на лоб, будто сильно устал, и я не стала мешать его уединению, понимая, что отчим не привык показывать свою слабость перед другими. Свою боль он проживал наедине с собой.
Игнат тоже переживал, но, как и отец, старался быть сдержанным.
— Мне жаль, что это случилось, — сказал он, когда мы вместе сидели в его комнате, слушая музыку — сил на то, чтобы хотя бы целоваться, не было, да и желания тоже. — Не знаю, почему жизнь бывает такой жестокой. Нам остается лишь принять это. И играть по ее правилам. Твоя мать может забеременеть вновь.
— Не знаю, сможет ли она, — ответила я отстраненно. — И захочет ли. А я ведь только придумала имя.
— Имя? — коснулся моих волос Игнат.
— Для малыша. Мама и Костя разрешили мне самой выбрать имя. Если бы это был мальчик, я бы назвала его Ярослав. А если девочка… Юна.
— Красиво. Ты можешь назвать так своих детей, — улыбнулся Игнат, который пытался отвлечь меня от грустных мыслей. — Я не буду против.
— В смысле? — не поняла я.
Его глаза весело заблестели.
— Ну, когда-нибудь мы решим завести детей, и имена у нас уже будут готовыми.
Я непонимающе посмотрела на Елецкого.
— Игнат, с тобой все в порядке? Какие дети?..
Он тихо рассмеялся и снова погладил меня по волосам.
— Я просто думаю о нашем будущем. Не то, чтобы я об этом мечтаю, но отец говорит, что нужно иметь долгосрочную
Игнат говорил что-то еще, а я слушала его и даже улыбалась. Его тактика сработала, и я отвлеклась от грустных мыслей.
Мама вернулась из больницы спустя несколько дней. Она была похудевшей, изнеможденной, и казалось, постарела на несколько лет. В ее взгляде больше не было прежнего огонька, волосы не лежали красивой волной, а были собраны в хвостик, плечи были не расправлены, а опущены, словно невидимый груз клонил ее спину к земле. Мама не улыбалась, почти не разговаривала, даже не ела, а сидела и смотрела в одну точку. Костя сказал, что у нее депрессия — такой диагноз поставили в клинике, и что ей нужно пить таблетки. В смерти ребенка она винила себя, хотя и я, и Костя, и врачи твердили ей обратное.
— Нет, дочка, это я виновата, — твердила мама. — Это я, понимаешь? Не уследила. Не смогла сберечь. Слишком много нервничала. Боже, какой же дурой была…
— Из-за чего ты нервничала, мам? — спросила я ее как-то.
— Из-за того, что он… — Тут она осеклась и опустила голову.
— Мам? Ты о чем?
— Из-за того, что боялась потерять его, — прошептала она, и я не сразу поняла, кого мама имеет в виду. Будто говорила не о малыше.
— Все будет хорошо, — твердо сказала я, обнимая ее. — Забеременеешь снова. И родишь. Слышишь? Ты у меня молодая, и Костя — тоже.
Услышав имя мужа, мама закрыла лицо руками.
— Ну ты чего? — растерялась я. — Мам… Ну мама…
— Он меня возненавидит, Яра. Костя меня не простит, — с трудом сказала она. — Если узнает правду обо мне, то… А если узнает еще и…
Договорить она не успела — в спальню вошла одна из горничных и принесла чай с мелиссой, липой и зверобоем. Я пыталась узнать, что она имела в виду, но мама просто уснула, а на следующий день ни слова больше не сказала об этом.
Я старалась проводить с мамой как можно больше времени. Говорила с ней — даже если она мне не отвечала, делала небольшие подарки, водила на прогулки — сначала по саду, потом по всему поселку. Мне казалось, что она несколько ожила, но былого блеска в ее глазах так и не появилось. Костя, несмотря на занятость, тоже многое для нее делал — не оставлял одну в своих переживаниях, и то, как он сидел рядом с ней, держа за руку и целуя в запястье, умиляло меня. И заставляло верить, что отчим — мужчина с большой буквы.
Из-за отношений с Игнатом и событий в семье я стала меньше заниматься учебой, что было не свойственно мне, и по каким-то предметам, разумеется, я начала получать плохие оценки. Однако по другим предметам отличные оценки вдруг стали появляться сами собой. Мне не нужно было сдавать лабораторные и делать конспекты. Меня не просили отрабатывать пропущенные занятия. И даже намекнули, что на творческих практикумах я могу не появляться. Аргументировали просто — мол, вы, Черникова, и так одна из лучших студенток потока, хотя на самом деле я понимала, что дело в другом. В том, что теперь я — член семьи Константина Елецкого, который, как оказалось, был одним их спонсоров нашего университета. Он помогал спортивным командам и давал деньги на научные проекты, хотя это не особо афишировалось. Поэтому отношение ко мне стало гиперлояльным, а Игната, наверное, на своем факультете, и вовсе носили на руках. По крайней мере, сложностей с учебой он не испытывал, хотя не особо часто появлялся в универе.