Запретная любовь. Колечко с бирюзой
Шрифт:
Меня удручало также то, что в первый же год нашей семейной жизни мы с Чарльзом стали совсем чужими: сидели по разные стороны стола и не глядели друг на друга. Это казалось мне просто ужасным. Неужели многие супружеские пары похожи на нас — испытывают неприязнь, подозрительность, какое-то чувство неуверенности друг в друге?
Даже Джеймс, чудный малыш, — он был в то время не только отцовским, но и моим любимцем, — не мог полностью предотвратить все возраставшее между нами отчуждение, хотя мы оба обожали его, очень им гордились
В дело вмешалась и Уинифрид. Для нее самым главным было сделать из Джеймса хорошего спортсмена. Для мальчика, утверждала она, не так важны книги, музыка и искусство. Его надо побольше держать на игровой площадке, чтобы научить гонять мяч.
Чарльз полностью с этим соглашался.
— Уж не заказать ли для нашего Джимми миниатюрную клюшку для гольфа — пусть сосет в своей колыбельке?! — с истерическим смехом спросила я как-то Чарльза.
— Это, конечно же, выпад против Уин, — холодно сказал он и вышел из детской.
Мы помирились. Мы всегда мирились, но взаимные обиды и пререкания возникали снова и снова. Для меня подобная атмосфера была просто гибельной. Она убивала романтическую любовь. Иллюзии, которые я питала насчет того, что муж-де может остаться любовником, рассеялись. Я начала чувствовать себя обманутой, очень одинокой и пыталась найти утешение в материнстве, но понимала, что нуждаюсь в супружеской любви — такой, какую проявлял (или мне казалось, что проявлял) в прошлом Чарльз. Любви, а не этого ужасного чувства спокойного расположения, сопровождавшегося время от времени возней в двуспальной кровати — разумеется, в тех случаях, когда он не слишком уставал, чтобы услужить мне! Я очень скоро убедилась, что иметь ребенка — еще не все. Я из тех женщин, которым нужен, кроме того, и любовник.
Джеймсу было пять месяцев, когда мы впервые захватили его с собой в Вайн-хаус, дом моего отца. Когда-то я надеялась, что дом в Ричмонде станет своего года оазисом, где мы с Чарльзом, одни, изолированные от всего и всех, будем крепко держаться друг за друга, чувствуя себя неуязвимыми и для любых бед внешнего мира, не сомневаясь в обоюдной любви и безоговорочно доверяя друг другу.
Грустно вспоминать, но в тот день я уезжала из Ричмонда в Шерборн с чувством облегчения. Мне просто не терпелось вернуться в отчий дом.
Мы ехали с Джеймсом, лежавшим в плетеной кроватке на заднем сиденье. Я была в прекрасном настроении и всю дорогу болтала без умолку. Вдруг Чарльз посмотрел на меня восхищенным взглядом и сказал:
— Ты сегодня очень веселая. И очень хорошенькая. Фигура у тебя стала совсем как прежде. Я это заметил ночью, детка.
Я была радостно взволнована. За последнее время комплименты из уст мужа стали для меня редкостью.
— Ах, милый мой! — воскликнула
— Я думаю, детка, это было бы замечательно, но не знаю, как мы сможем теперь уехать, когда у нас на руках Джеймс?
Я тут же нетерпеливо возразила:
— Можно оставить его в Вайн-хаусе с миссис Лэйк. Она вырастила несколько собственных детей и великолепно справится. С ней малыш будет в полной безопасности. Ах, Чарльз, ну давай уедем недельки на две за границу, совсем одни!
Чарльз остановил машину, чтобы закурить сигарету. Было видно, что он удивлен. Он заговорил смущенно, избегая моего взгляда:
— Боже праведный! Никогда бы не подумал, что ты захочешь оставить своего ребенка, когда он еще такой крошка.
— Но это как раз наиболее подходящее время, чтобы его оставить, — доказывала я. — Он и не заметит моего отсутствия. Миссис Лэйк подходит как нельзя лучше. Она обожает маленьких. Пятимесячному младенцу безразлично, кто около него, лишь бы он был в тепле и хорошо накормлен. Они начинают понимать, что такое мать, и скучать по ней только когда становятся чуточку постарше. Если мы прождем еще полгода, то уже никогда не уедем.
Молчание.
Чарльз открыл коробок и сунул туда сгоревшую спичку. Он такой аккуратный, такой педантичный! Ему бы никогда и в голову не пришло швырнуть обгорелую спичку на дорогу. Когда он снова заговорил, его ответ буквально сокрушил меня:
— Дорогая моя Крис, это очень мило с твоей стороны — так желать повторения медового месяца, но, честно говоря, я просто потрясен, что ты способна подумать о том, чтобы оставить Джеймса с этой деревенской женщиной. Кроме того…
— Кроме того — что? — спросила я, чувствуя, что сердце у меня оборвалось.
— Ведь ты же знаешь, мы говорили с тобой: в сентябре повезем Джеймса в Корнуолл. Уин знает один коттедж в Роче, где нас примут с ребенком и помогут тебе с ним управляться. Нас там будут хорошо кормить и…
— Уин тоже поедет, да? — прервала я.
— Пожалуйста, не заводись! — Добродушие Чарльза вмиг испарилось. Красивая белокожая физиономия покраснела и перекосилась от гнева. — Ты знаешь, что она участвует в соревновании по гольфу, которое там проводится. Роче славится своим полем для гольфа, и…
— Я вовсе не рассчитывала провести второй медовый месяц на знаменитом поле для гольфа вместе с Уин и Джеймсом, который будет орать во все горло в своей кроватке рядом с нашей постелью, — взорвалась я, преисполнившись не меньшей яростью, чем Чарльз.
Припоминая этот инцидент, я теперь совершенно уверена: Чарльз и в самом деле не в состоянии был меня понять, но упоминание об Уин — предел бестактности с его стороны. Должен же он помнить, что это имя действует на меня как красный цвет на быка.