Запретная ночь с боссом
Шрифт:
— Полина мне нужно, чтобы ты села сюда и поговорила.
— Да какое там, я переодеваться пошла! — прячу ведро в угол, туда же и тканевые салфетки. Смотрю на работу — все сверкает. Ай да я!
— Мне нужно звук послушать. Три минуты.
— А снимать будешь?
— Говорю же звук, — закатывает он глаза. Они у него карие, очень яркие, а сам высокий, худющий и вечно в творчестве. Прямо неземной.
— Я тогда сгоняю за одеждой, и пока одеваюсь, наговорю тебе, сгодиться?
— Конечно, — скабрезно улыбается он и демонстративно садиться в
— Иди ты, придурок!
Прибегаю обратно с одеждой наперевес, выпинываю Димку и начинаю переодеваться и декларировать:
— Я вас любил, любовь еще быть может…
Но через две минуты открывается дверь. Я еще босая, но хоть уже в брюках, торопливо застегиваю блузку. Ожидаю Димку, и уже хочу огрызнуться, чтобы стучал, но это Андрей Громов. Заходит и нагло смотрит как я судорожно застегиваю пуговки на груди. Вот нахал!
— Здравствуйте, — сдуваю с глаз растрепавшиеся волосы. — А я тут… окна мыла.
Он даже ничего не говорит — просто насмешливо кивает. Заливай, мол. Сама понимаю, что выглядит это все, мягко говоря, подозрительно. Стою вся помятая, торопливо застегивая одежду… А собственно, ему-то какое дело?! Что-то едкое, ревнивое клокочет в груди. Ну и пусть думает что хочет. Да хоть что я с Димкой тут сексом занималась! И что? Не его дело!
Надеваю валяющиеся под креслом туфли. Поправляю волосы, одергиваю блузку.
Боже, он ведь ничего не подумал? Не хочу, чтобы Андрей считал, что я на четвертый день работы трахаюсь тут не пойми с кем!
— Тут не было достаточно света. Я вымыла окна, — демонстративно подбираю и показываю ему спортивную форму.
Он все еще недоверчиво хмурится.
— А вы что подумали? — иду в атаку.
— Самое очевидное, — улыбается Андрей.
— И что это?
— Что вы переодевались для съемок. Извините, что вошел без стука.
— Ничего, — поправляю волосы, достаю из сумочки пудреницу. — Садитесь, пожалуйста, — указываю ему на кресло. Вздохнув, словно его на эшафот пригласили, садится.
— Как изволите? — язвит он. Осматриваю его критическим взглядом.
— Все прекрасно. Будьте естественным.
— Хороший совет, — явно насмехается. Подхожу к нему, открываю пудреницу и показываю пуховку.
— Припудрю вас немного, чтобы лицо не блестело в кадре.
— Делайте, что вам угодно, Полина. На три часа я полностью в вашем распоряжении.
И снова что-то екает в животе. Невозмутимо набираю пудру на пуховку и начинаю проходиться по его лицу. Нос, лоб, щеки. У Андрея очень светлые и густые ресницы, изящно изогнутые. Улыбаюсь, заметив это. На носу пара веснушек, а на щеке под бороду прячется крупный шрам. Откуда? Что с ним случилось? Хочется узнать, но прекрасно понимаю, что это все запретная территория. Не мой это мужчина и знать мне о нем ничего не положено. Пудрю ему уши, шею… Шея конечно вряд ли будет блестеть, но мне очень хочется хоть на мгновение продлить этот близкий контакт. Громов то следит за мной, то скромно опускает
— Я думаю галстук лучше снять.
Вот ей-богу, это я как профессионал говорю, а не как женщина, залюбовавшаяся кое — чьим кадыком.
— Вы считаете?
— Слишком уж официозно.
Он послушно ослабляет узел и снимает его через голову, отдает мне. От ощущения шелка, который только что был на нем, меня обжигает жаром.
Андрей глядя мне в глаза расстегивает пуговку на воротничке.
— Сколько?
— Что? — хлопаю глазами.
— Пуговиц. Сколько мне расстегнуть, чтобы быть на этом видео достаточно… доступным.
Прежде чем заговорить, мне приходится сглотнуть.
— Две.
Он послушно освобождает из петли еще одну пуговку.
— Подержите, — отдаю ему пудреницу и придирчиво поправляю воротничок, отряхиваю несуществующие крошки с пиджака, просто потому что хочется коснуться его твердых, широких плеч. Полинка, что ты творишь!
— Руки, пожалуйста.
Громов поддергивает рукава пиджака и протягивает мне ладони, тыльной стороной вверх. Я мягко прохожусь пуховкой по венам, которые зачаровали меня еще в самую первую встречу.
— У вас красивые руки, старайтесь иногда показывать их в кадре.
— Хорошо, я это запомню.
Мы сталкиваемся взглядами, и мгновение никто ничего не говорит. Просто молчим и смотрим, слушая два очень тихо, нарочито спокойных дыхания.
Открывается дверь и входит Димка, отвратительно воняющий сигаретами. Я торопливо отхожу от Андрея.
— Хоть бы на айкос перешел, фу! — кривлюсь и кашляю, прогоняя томность из голоса.
— Это все игрушки дьявола! — жмет Громову руку. — Здравствуйте. На меня не смотреть, микрофон не трогать… А где микрофон?
— Ой! — спохватываюсь и отдаю Громову петличку.
— Полин, а ты точно в порядке? — язвит Дима.
— Я в полном порядке! — огрызаюсь злее чем следует на безобидную шутку.
— Попудрись. Тебя тоже возьмем в кадр. Разговоры ни с кем нынче неинтересны.
Пока Громов протаскивает шнур от микрофона под рубашкой отчаянно стараюсь не смотреть на него. А все равно смотрю. Боже, ужас! С каждым днем все хуже и хуже!
Я тоже надеваю микрофон, усаживаюсь в свое кресло, Громов устраивается в своем. Отмечаю как хорошо он держится, раскованно. Смотрящая на него камера совсем его не смущает. Отлично. Отличный выбор, Полина… Сглатываю и гоню все крамольные мысли прочь.
— Можете начинать, — командует Дима, затыкает уши наушниками.
— Мы сейчас пройдемся по внеплану, чисто чтобы разговорить вас и войти в режим, а Дима пока проверит все ли хорошо с записью, хорошо?
— Конечно.
— Эм… — нужно спросить что-то нейтральное, какой ваш любимый цвет или еще какую-то ерунду, но я открываю рот и говорю:
— Почему вы носите бордовые галстуки?
— Мне говорили, что мне идет.
— Кто говорил?
— Супруга. Она, знаете ли, тот еще модный критик.