Запретная стена
Шрифт:
Потом он долго сидел, не решаясь взяться за весла, и таращился на грязевое море, надеясь на неизвестно какое чудо. Но Нюша на поверхности так и не показалась: наверняка хищник затащил ее труп под какую-нибудь затопленную корягу, чтобы он успел подгнить. Ящеры особенно любили мясо с душком.
Нату пришлось решиться тронуться в путь, пока ящеры не оправились от испуга и снова не пошли в атаку.
Оказавшись примерно в двух кабельтовых от берега, он заплакал — от злости, печали и стыда. Слезы прочертили светлые дорожки в зеленоватой пыли, покрывавшей его лицо.
Глава 3
Нос
После долгих лишений он оказался наконец в виду Изолакра — торгового прибрежного городка, где, если ему повезет, он сможет наняться матросом на какое-нибудь судно. Он взял курс на пристань и погреб изо всех сил. Когда его лодчонка ткнулась в сваи причала, Нат ухватился за перекладины лестницы и выбрался наверх.
На него косились с подозрением — выглядел он точь-в-точь как «дикарь» с грязевых равнин. Примитивная пирога и привязанный к бедрам чехол тоже, прямо скажем, не улучшали картины. Он тут же направился в ближайшую лавку, где брали под залог и скупали всякую всячину, и продал там свое копье и нож из полированной кости, а также связку превосходно выделанных шкурок ящериц. Конечно, это был не слишком осторожный поступок, но у него не было выбора: если он хотел получить хоть малейший шанс наняться на работу, ему следовало как можно скорее принять «цивилизованный» облик.
Лавочник, убежденный, что имеет дело с тупым «дикарем», беззастенчиво ободрал его как липку, расплатившись за шкурки десятью жалкими медяками. Затем Нат прямиком поспешил в общественные бани самого низкого разбора, а оттуда — к цирюльнику, где ему подстригли волосы и бороду, и переоделся в латаную-перелатаную, но относительно чистую одежду, которую один из работяг уступил ему по разумной цене. Заодно он прикупил подвернувшуюся по случаю кирасу — помятую, как столетний медный котелок. Теперь он вовсе не выглядел дикарем, и, замечая свое отражение в стеклах витрин, он едва узнавал сам себя.
Приглушенная, но болезненная скорбь все еще трепетала в нем, и всякий раз, прикрывая глаза, он снова и снова видел Нюшу, извивающуюся в челюстях ящера.
Во время путешествия его не раз охватывало отчаяние, когда он был готов просто сдаться и умереть здесь же, на дне пироги. И все-таки каждый раз инстинкт выживания брал свое, заставляя его двигаться дальше.
Теперь ему следовало перестать оглядываться назад. Он здесь, в Изолакре, куда заходило большинство судов, связывающих между собой все крупные города равнины-океана.
На причале рядом с небольшим вельботом стояли и болтали между собой пятеро матросов. Вдали, теряясь в густой дымке, вырисовывался силуэт стоявшей на якоре громадины — тяжеловооруженного разгонщика облаков.
На припортовой площади до ужаса тощий, чумазый уличный сказитель пытался привлечь внимание зевак, громко излагая легенду об Алмоа, грязевом океане.
— Многие века тому назад, — вещал он, — третий император, правитель нашего королевства, имел своим визирем колдуна Алканека. Император страдал болезненной подозрительностью; заговоры мерещились ему буквально повсюду, и однажды он заподозрил в измене самого Алканека. Даже не пытаясь
Нат задумчиво кивнул. Он знал этот миф наизусть, потому что тысячу раз слышал его из уст своего отца — Мура, Дозорного Сольтерры. Казнь через раздавливание заключалась в том, что приговоренного укладывали на землю под металлическую плиту, на которую наваливали камни. Проседая под грузом камней, плита в конце концов расплющивала грудную клетку несчастного и раздавливала его легкие.
— Однако он забыл, что Алканек был могущественным колдуном, — продолжал рассказчик. — Уже погибая и захлебываясь собственной кровью, он выкрикнул проклятие, обрекающее наш народ вечно испытывать те же муки, что и он. Все совершилось по его слову. На следующий же день сила тяжести на нашей планете возросла, губя целые племена. Людям пришлось приспосабливаться к этому невидимому грузу: ходить, пригнув голову, сгорбив спину и свесив руки, тяжелой, медленной походкой, от которой по сию пору ноги наливаются свинцом, а кровь стекает вниз, раздувая кисти рук и стопы и придавая им лиловый оттенок. Даже облака под действием собственной тяжести спустились с высоты и стали тверже камня, а дождь обратился в каменный град… Магия Алканека исказила сами законы Природы.
Нат отвернулся — с него было довольно. И вздохнул: итак, его добровольное изгнание закончилось; еще неделя — и он снова будет дома.
Дома… Это слово с трудом укладывалось у него в голове. Вот уж не думал он, что когда-нибудь испытает желание вернуться в Сольтерру, откуда прежде всеми силами мечтал сбежать.
У самого края берега, где колыхались илистые волны, какая-то птица боролась с воздухом, напряженно шелестя перьями. Как у всех прочих пернатых, у нее развилась мощная летательная мускулатура, позволяющая преодолевать силу тяжести. Непропорционально большой размах крыльев придавал ей неприятное сходство с птеродактилем. Так все и пошло со времен проклятия Алканека. В тех местах, где грунт был слишком мягким, незримый свинцовый груз утянул деревья и дома под землю. Болотистая, зыбкая твердь оказалась как нельзя более подходящей для подобных бедствий.
Со временем жители Алмоа научились избегать лишних движений, и повседневная жизнь разворачивалась замедленно. Когда возраст истощал силу мышц, птицы переставали летать… а старики уже не могли подниматься по лестницам.
Острое ощущение, что за ним наблюдают, вырвало Ната из раздумий. Особое шестое чувство, которое развилось у него в результате жизни среди хищных ящеров, буквально вопило о возникшей угрозе. Резко повернувшись, он заметил, что на него уставились трое субъектов самого неприятного вида; один из них держал на поводке облезлого крупного пса. Шкуру пса, не перестававшего скалиться, обильно покрывали шрамы.
«Сброд из городской стражи, — подумал Нат. — Крепко выпили и теперь ищут, к кому бы придраться, чтобы развлечься и насладиться своей ничтожной властью».
Он счел за самое разумное убраться с их глаз. Вообще-то в задачи стражи входило поддержание общественного порядка в прибрежных городах; проблема, однако, заключалась в том, что в ней служило одно отребье, не упускавшее ни малейшей возможности злоупотребить своими привилегиями и пробавлявшееся в основном грабежами и вымогательством среди приезжих.