Запретная страсть
Шрифт:
Но об этом не следовало думать. Пробудившиеся внутри ее голод и жажда любви были намного сильнее, чем можно было предполагать. Только теперь она поняла, как, наверное, было больно и тяжело той женщине, которую бросил Эдвард. С щемящей болью она вдруг ощутила, что должна была пережить ее мать. Если она первая не порвет нить, соединяющую их обоих, то вскоре от ее уверенности в себе и от самообладания не останется и следа. Если она не сможет уйти от него, если сейчас не покинет его, то обязательно стрясется беда.
Беда стрясется не только потому, что
Да, она сама отдалась распутнику, по своей воле. Она сделала это, зная, что он не любил и никогда не полюбит ее. Она пошла на это, зная его бессердечное, даже жесткое отношение к женщинам, которые имели несчастье влюбиться в него, а он без всякой жалости расставался с ними. Она надеялась, что сумеет переделать его. Увы, как же она заблуждалась! Он неисправим. Слишком он упрям. А она влюбилась в него по уши, как некогда ее мать влюбилась в ее отца.
В порыве отчаяния она вынула его гороскоп и в который раз взглянула на него. Там все было по-прежнему. Гороскоп не изменился, как и сам человек, для которого он был составлен. Изменилась только она сама. Элиза сначала расстроилась, а потом рассердилась.
В сердцах она бросила бумагу на пол. Какая же это чушь! Если бы все, что говорилось там, было правдой, если бы Эдвард любил ее, все было бы иначе. Он не играл бы роль лорда Лайтнинга, не прятал бы своих чувств под покровом лицедейства. Только иногда из-под маски иронично-насмешливого лорда Лайтнинга выглядывало настоящее лицо Эдварда Невилла.
Нет, она не смогла заставить его скинуть маску и предстать перед ней таким, каким он был на самом деле: любящим, добрым, верным. Хотя она любила Эдварда Невилла, но отдалась она все-таки лорду Лайтнингу, который увлек, очаровал ее роскошью своей жизни. Более того, он поделился с ней своей свободой, раскованностью, обаянием. Она поддалась, не выдержала искушения, отказалась от роли синего чулка, в которой, по уверениям ее тетушки, скрывалось ее спасение и превратилась в куртизанку.
Но теперь, когда превращение произошло, когда из серенькой невзрачной провинциалки она превратилась в обольстительную куртизанку, назад дороги не было. Она изменилась не только внешне, но и внутренне, она стала пылкой, страстной, необузданной в своих желаниях, она стала женщиной.
Элиза задумалась. Да, если не она, то первым покинет ее он, причем расставание — она почти не сомневалась — должно было произойти в ближайшие дни. Он напомнит ей о нарушенном ею условии и, воспользовавшись им как предлогом, избавится от нее.
Элиза вздохнула. Как ни тяжело, было расставаться, но надо было уходить. Почему
Поколебавшись, она сунула в сумку книгу мисс Остен и нож для разрезания бумаги. Это его подарки, она имела на них полное право. Элиза уселась за стол и принялась писать прощальное письмо.
Но нужные слова никак не лезли в голову, а те, что приходили, как-то неохотно и медленно ложились на бумагу. Наконец письмо было закончено, вежливое, обтекаемое, почти холодное. Элиза оставила его на видном месте, он сразу увидит его. Затем крадучись, чтобы ее ухода не заметила прислуга, она спустилась по служебной лестнице и через черный ход покинула дом.
На улице шел дождь, и Элиза пожалела, что у нее нет зонтика. Она не знала Брайтона, не знала, где именно располагается почтовая станция, она хотела лишь уйти как можно быстрее и как можно дальше от дома Невиллов. Надо было поскорее найти станцию дилижансов и уехать в Лондон, где легче исчезнуть, чтобы больше не видеть лорда Лайтнинга.
Элиза торопилась, направляясь к центру города, и в то же время не могла отделаться от странного и неприятного ощущения, что за ней кто-то следит. Внезапно сзади послышались чьи-то быстрые шаги, а затем раздался окрик:
— Стой!
И в следующий миг грубая мужская рука схватила ее за плечо.
— Вы особа, проживающая в особняке Невиллов, под именем Элизы Фаррел?
— Да, это я, — испуганно прошептала она.
— Мне приказано задержать вас, — пролаял высокий, в черном одеянии мужчина, от которого сильно пахло табаком и ромом. — Не пытайтесь бежать: мои люди повсюду, они держат дом и улицу под наблюдением.
— В чем же меня обвиняют? — удивилась Элиза.
— Обвинения вам предъявят в магистрате города. А теперь замолчите, а не то я заставлю вас заткнуться. Пойдете со мной сами или предпочитаете, чтобы вас связали?
Не говоря больше ни слова, слуга закона проворно вынул из кармана кусок веревки и с ловкостью, свидетельствовавшей о большом опыте в подобных делах, связал ей руки. Дорожную сумку Элизы он передал подбежавшему помощнику и потащил силой девушку за собой. Вскоре они пришли к мрачному зданию из серого камня. Это и был городской магистрат. Они вошли в маленькую комнату, где, кроме стола и двух стульев, больше ничего не было. Элиза с ужасом заметила, что ножки стульев приколочены гвоздями к полу. Сидевший за столом мужчина в парике указал на стул и велел ждать, после чего оба слуги закона удалились, заперев двери на замок.