Запретная страсть

Браун Дженни

Элиза выгнулась под ним и застонала еще громче. Он медленно, очень медленно вошел в нее, и от подобной неторопливости, а также от страсти, вспыхнувшей еще сильнее, у нее перехватило дыхание. Она обняла его и прижалась к нему изо всех сил.

Эдвард замер, боясь причинить ей боль.

— Не останавливайся, — прохрипела она. — Продолжай, продолжай. Скорее.

Его не надо было упрашивать. Теперь даже при желании он сам не смог бы остановиться. Эдвард то взлетал над ней, то входил в нее, двигаясь все быстрее и с каждым разом погружаясь в какую-то сладостную бездну. Элиза ничуть не страшась, сама стремилась навстречу его движениям. Он же проникал все глубже и

глубже, пробуждая в ней страстный огонь и заставляя ее подчиняться старому как мир ритму. А затем произошел взрыв, неудержимый и желанный. Их сердца замерли, почти разрываясь от переполнявшего их блаженства. Все было окончено, и теперь они лежали друг подле друга, потные, усталые, расслабленные, но счастливые.

Эдвард, не лукавя перед собой, в душе знал: больше всего ему хочется жениться на ней. Он даже намеревался сделать предложение прямо сейчас, прямо после сладких минут их полного соединения, но все-таки не решился, что-то его удержало. Он боялся услышать отказ, тем более сейчас, когда его сердце переполняла радость. Зачем было омрачать себе настроение? Торопиться было некуда. Времени у него еще предостаточно, он успеет сделать предложение.

Элиза первая прервала молчание.

— Извини, я нарушила твой запрет. Это моя вина.

— Разве я могу сердиться на тебя, — возразил он. Приступ раскаяния овладел им. Элиза винила себя, а между тем именно он подталкивал ее к этому, используя все свое искусство обольщения. — Напротив, я очень признателен тебе. Ты оказала мне честь.

— Честь? — рассмеялась Элиза. — Ну ты и скажешь! Более неуместного слова трудно подобрать для того, чтобы описать случившееся. Впрочем, можно тебя спросить? Такое происходит всегда, когда занимаешься любовью? Или мне все это показалось, потому что я долго ждала?

От неожиданности Эдвард растерялся. Ей было с ним хорошо или плохо?

— Мне не совсем понятно, что ты имеешь в виду.

— Невозможно описать это словами. Удовольствие? Нет. Наслаждение? Нет, это больше чем наслаждение. Во мне будто вспыхнул прекрасный свет, который преобразил меня всю, всю целиком.

— Ты в самом деле прекрасна, — согласился он.

— А потом, я не умею толком объяснить, ты был везде, я стала тобой, мы слились в одно целое. То, чем мы занимались, было восхитительно. Мне показалось это каким-то священным ритуалом!.. — Элиза запнулась и смутилась. — Прости меня. Наверное, я несу вздор. Ведь у меня нет никакого опыта. Возможно, те, кто привык к этому, ничего особенного не чувствуют. Для них, наверное, это все равно что отобедать в ресторане, примерно такое же удовольствие.

— Нет, я так не думаю, — улыбнулся Эдвард. — Ты слишком высокого мнения о ресторанах. Я обедал во многих ресторанах, но ни один из обедов, я сужу по собственному опыту, не приносил мне столько наслаждения, сколько я испытал сейчас. Это было нечто удивительное, потрясающее.

— Значит, ты испытал то же самое, что и я?

— Конечно.

— Но ведь ты много ездил по миру, знаешь людей и лондонский высший свет, наверное, у тебя было много любовниц, сотни женщин…

— Моя репутация намного хуже, чем можно представить, — горько усмехнулся он и приложил палец к ее губам, как бы призывая к молчанию. — На самом деле я спал примерно с дюжиной женщин, но совсем не с сотней.

— Рада это слышать, — грустно отозвалась Элиза. — Приятно сознавать, что ты разделял или разделяешь меня не с сотней женщин, а всего с дюжиной.

— Элиза, не надо меня ревновать к другим. Ни одна из них не стоит пальца на твоей руке, поверь мне, — искренне признался Эдвард и тут же прикусил язык.

Признаваясь,

он одновременно почувствовал знакомый страх. Для того чтобы угадать, что она скажет ему в ответ, не надо было спать с сотней женщин. Во-первых, она скажет ему, что любит его. Затем начнет умолять его, чтобы он тоже признался ей в любви, что он будет ей верен и никогда не оставит ее. Ему придется обещать и изворачиваться, потому что Эдвард знал что ни один мужчина не в силах сдержать столько обещаний, тем более такой, как он, наследник Черного Невилла.

Эдвард чувствовал, что умрет, если больше не будет заниматься любовью с Элизой. Но сказать ей, что он будет любить ее всегда, он тоже не мог — язык не поворачивался. Ему не хотелось лгать. От радости, заполнявшей душу всего несколько мгновений назад, не осталось и следа, ей на смену пришло неприятное, тягостное ожидание. Он весь напрягся, ожидая услышать от Элизы слова мольбы об утешении.

Но она молчала.

Ничего не говоря, она глядела прямо ему в глаза, и во всем ее лице, в ее глазах чувствовалась такая любовь, печаль и вина, что у него защемило сердце. Эдвард недоумевал, не понимая, откуда у нее взялось столько искренности.

Он взял Элизу за руку. Но ее ладонь была вялой и безжизненной. Она словно ускользала от него и даже как будто удалялась.

Эдвард вдруг ощутил, что земля шатается под ним. Элиза провела рукой по телу и, поднося ее к лицу, жалобно воскликнула:

— У меня кровь!

Ему очень хотелось успокоить ее, но он никак не мог подобрать нужных слов. Эдвард встал, вынул платок из кармана брюк и подал его Элизе.

— Вот возьми. Кровь после первого раза — в этом нет ничего страшного, — сказал он, надеясь про себя, что так оно и есть, ведь раньше он никогда не спал с девственницей. — В следующий раз крови уже не будет.

Она отвернулась, и тут у него похолодело на сердце. Его охватила странная уверенность: следующего раза не будет. Между ними как будто возникла стена. От прежней нежности и радости не осталось и следа, им на смену пришли холодность и отчуждение. Элиза взглянула на него:

— Мне хочется спать, в этом нет ничего странного?

Он поспешил ее уверить, что так и должно быть. А сам кое-как оделся, не в силах дольше выносить ее равнодушия. Пожелав спокойной ночи, Эдвард поцеловал ее на прощание. В ответ ему достался полусонный поцелуй. И опять им овладело тягостное предчувствие, смешанное со страхом: она уйдет от него, она, а не он.

Глава 16

Проснувшись утром, Элиза сперва не могла понять: то, что случилось с ней вчера, ей приснилось или действительно происходило наяву? Но как только ее взгляд упал на заскорузлый от крови платок Эдварда, лежавший рядом с ней на постели, так она все вспомнила. Она схватила платок и спрятала его под одеялом. Поступок выглядел смешно и нелепо. Платок можно было спрятать от посторонних глаз, но от самой себя прятаться было некуда.

Нет, она не испытывала ни малейшего сожаления. Было глупо и лицемерно сожалеть о том, что случилось минувшей ночью. Воспоминание об этой ночи она сохранит в сердце как самую великую драгоценность. Элизе вдруг стало страшно. Над ней нависла серьезная опасность. Вкусив радость плотских наслаждений, она растерялась. Прежняя решимость покинула ее, она не могла себе вообразить, как теперь можно оставить Эдварда. Ее чувственная, животная страсть, спавшая так долго внутри ее, проснулась и заявила о себе в полный голос. Эта страсть кричала, нет, вопила, желая лишь одного: бежать как можно быстрее к нему в спальню, и опять отдаться ему.