Запретная зона
Шрифт:
– Еще не поздно, Василий Гаврилович, вам подвести итог, – наклоняясь к Грекову, сказал Истомин.
– И мы желаем послушать, – услышав его слова, подтвердила Тонька. – Может, он действительно такое слово знает, что мы сразу же всё здесь кинем и на новое место гуртом. – Она заколыхала грудью перед самым лицом Подкатаева. – Может быть, ты и правда мне подносил?
Отстраняя ее рукой и поворачиваясь к Грекову, председатель колхоза захотел удостовериться:
– Ваше решение окончательное?
Все не столько услышали, сколько догадались по губам Грекова:
– Окончательное.
– Гнушается, –
– Получается, Василий Гаврилович, что вы как уполномоченный обкома целиком и полностью с нами согласны.
Нет, председатель приваловского колхоза Подкатаев только по самому первому впечатлению мог показаться Грекову простоватым. Подкатаев коротко взглянул на Грекова, встретился с его взглядом и сунул под ремень, перепоясывающий его военную гимнастерку, палец.
– Да, Григорий Иванович, получается, что уполномоченный обкома согласен с нами, что все другие станицы пусть переселяются, а Приваловская как была, так пусть и останется на своем старом месте. Согласен, чтобы мы на новом месте и не пахали зябь, и не сеяли озимые, а дожидались, когда правительство присвоит нашей станице звание станицы-героя. Пускай вода все чисто вокруг нас затопит, а мы как сидели под Красным знаменем передового в районе колхоза, так и останемся сидеть посредине нового моря на своем бугре. А поэтому уполномоченный обкома и начальник политотдела великой стройки решил больше не беспокоить нас старыми песнями. И я, как вами же избранный председатель, ответственно заявляю: проговорили уже целых три года и хватит.
И с этими словами он оттолкнул от себя бочку так, что она, падая набок, покатилась по междурядью вниз по склону. Никто не попытался задержать ее, и вскоре все услышали, как, докатившись до кромки кручи, бочка бухнулась с нее в воду. Только после этого Тонька метнулась вниз с криком:
– А в чем же мы будем бордоскую жидкость разводить?
Еще раз обегая взглядом присутствующих, Греков на секунду встретился с глазами Зинаиды Махровой и к своему удивлению не увидел в них торжества. Скорее всего, лицо ее было даже печальным. Он вспомнил, что за время собрания она так и не сказала ни слова, оставаясь в тени виноградного куста, но это не означало, что и все без ее участия обошлось. Ей необязательно было выступать.
До него донеслись слова Истомина, который, открывая дверцу своей «Победы», жестко говорил Подкатаеву и Коныгину:
– Пришло время оргвыводов. – Он захлопнул было дверцу «Победы», но снова приоткрыл ее, высунув из кабины огненный вихор. – Вам, товарищ Греков, думаю, тоже нелишне будет на нашем бюро райкома побывать.
9
Совсем рано утром, когда Игорь еще беспробудно спал на раскладушке в саду, с головой спрятавшись от росы под одеяльцем, а хозяйка, отворив ворота на улицу, выгоняла в стадо корову, Греков решил спуститься к Дону. Оказывается, остались на берегу и натоптанные еще совсем давно от каждого двора к Дону стежки. Отворив нижнюю калитку усадьбы Махровой, он босиком почти бегом спускался к воде. Роса холодила голые ступни, и, вздрагивая,
– Вам, Василий Гаврилович, можно и на всесоюзный рекорд бежать. Никак не догнать.
С удивлением оглядываясь и останавливаясь на полпути к Дону на скрещении нескольких стежек, он увидел женщину, тоже спускавшуюся вслед за ним из станицы в светлом халатике, накинутом на красный купальник. Всматриваясь в нее, он так и не смог ее узнать. Только что-то смутно знакомое показалось ему в ее черных глазах, когда она, подбежав вплотную, тоже остановилась, прижимая ладонь к груди.
– Не старайтесь, все равно не узнаете, – прерывисто дыша, сказала она. – Мне же тогда только тринадцать лет было.
Только теперь Греков узнал!
– Это ты, Паша!
– Нет, я уже давно Прасковья Федоровна. – Женщина церемонно поклонилась, глядя на него смеющимися глазами.
– Значит, это ты вчера и на собрании следила за мной?
На мгновение ее лицо стало серьезным.
– Я за вами, Василий Гаврилович, можно сказать, всю жизнь слежу, да вы и тогда меня, как мелюзгу, не изволили замечать. – Глаза у нее торжествующе вспыхнули: – Но купались мы, если вы еще не забыли, почти, каждое утро вместе. Как только увижу, вы из калитки Махровых бежите, так и увязывалась за вами. Не забыли?
Теперь и он вспомнил. Сколько бы ему ни приходилось ходить купаться на Дон, черноглазая соседская, Паша Кравцова всегда была тут как тут. И в воде, бывало, так и вьется вокруг него, как щучка, или же атакует его тычками ладоней, надеясь ослепить брызгами. Вспомнил Греков и то, как ему всегда было весело с ней. Он даже заступался за нее перед ее матерью, которая кричала Паше, чтобы она отвязалась со своим баловством от взрослого человека.
– Теперь, Прасковья Федоровна, вас уже не назовешь мелюзгой, – окидывая взглядом ее круглые плечи с накинутым на красный купальник халатиком, сказал Греков.
Она прикрылась ладонью от поднимавшегося из-за Дона солнца.
– Иногда я слышу, как мои ученики в школе меня рыжей кобылой зовут.
Греков горячо запротестовал:
– А это уже клевета. Это они со зла.
– Но все-таки, Василий Гаврилович, вы меня по-прежнему зовите Пашей. Так ведь еще может и показаться, что эти двадцать лет назад вернулись. – Она нагнула голову, обирая с края своего халатика черные прошлогодние репьи. Но тут же снова весело взглянула на него: – Поплывем до нашей косы?
– А ее не затопило?
– Пока только до половины. Видите, спина ее еще торчит из воды, как горб. Но течение теперь там бурное. – Она с беспокойством посмотрела на него. – Вы плавать не разучились у себя в городе?
Взглядом Греков измерил расстояние от берега до белопесчаной косы – и в самом деле единственным островком суши, выступающей из Дона. Вокруг розовел под утренним солнцем сплошной разлив.
Течение прибывающей с верховьев воды оказалось бурным, и Греков так и не смог догнать Пашу, красной рыбой мелькавшую далеко впереди в мутной воде. Когда же он наконец выбрался на косу, Паша уже лежала там на песке под вербой, покусывая какую-то травинку.