Запретная зона
Шрифт:
– Не поплывет, Василий Никандрович, это я вам твердо обещаю. Сам поеду на стройку за колонной машин с прицепами, и они вам за один рейс вывезут. Но только при одном условии…
– Согласен на любое, – быстро сказал Подкатаев. – Хоть с самой кручи готов в воду сигнуть.
Греков засмеялся. С каждой новой встречей все больше нравился ему приваловский председатель.
– Этого не потребуется. И вообще не рекомендуется в этом личную инициативу проявлять. Всегда найдется доброволец кого-нибудь с яра спихнуть.
Подкатаев, как уже убедился Греков, догадлив был. И на
– Тогда, значит, при условии, чтобы в амбаре непременно хватило мелянопуса на тридцать один рейс полуторки, на которой Коптев ездил в «Заготзерно», да? И чтобы сопровождал все эти рейсы ваш человек, например, Матвеев. Потому что на квитанциях от тока до амбара ни к чему придраться нельзя. Шпаков правильно свою бухгалтерию ведет.
Нет, оказывается, Подкатаев был не просто догадлив. Недаром он и к Шпакову за квитанциями ходил. Еще больше он удивил Грекова, когда, опустив усы вниз, сказал:
– Но за клеймение амбарных весов я тогда должен буду персональную ответственность нести.
– За клеймение всех хлебных весов в районе должен уполкомзаг отвечать, – твердо сказал Греков.
В тот же вечер состоялся у него и разговор с Игорем. Хозяйка, как всегда, накормила их ужином и ушла к себе в летнюю кухню. Вдруг вспомнились Грекову слова Цветкова, как подвывала она по ночам.
Игорь, выслушав Грекова, явно обрадовался. Вчера Греков только намекнул ему, а теперь уже объяснил все в подробностях. Сопровождать машину с зерном на элеватор – это же все-таки было совсем другое, чем ходить изо дня в день по станичным "дворам, отбиваясь от собак и тщетно повторяя их хозяевам, какие преимущества сулит им переселение на новое местожительство. За все время, уже затраченное Игорем на это в станице, так ни один человек и не сдвинулся еще с места. Не предвиделось, чтобы это могло произойти и в ближайшем будущем. Вот когда пришлось Игорю воочию убедиться, что это такое казаки, в особенности казачки.
Совсем другое дело, если теперь начнет ездить он в кузове машины, дышать запахами зерна, полыни, чебреца и все время видеть вокруг степь. Конечно, и это не то, что видеть ее из кабины крана с эстакады, но, заканчивая свое поручение, Греков окончательно заинтересовал Игоря последними словами:
– А всего я тебе пока еще не могу рассказать. Скажу только, что дело тут не только в самом факте хищения зерна. Смотри, чтобы все квитанции были через неделю у меня. Ровно тридцать одна квитанция. Усвоил?
– Усвоил, – повторил за ним Игорь. Хотя он так до конца и не смог пока понять из слов Грекова, почему должна быть именно тридцать одна квитанция, не тридцать или тридцать две.
18
Все сослуживцы по конторе «Гидропроекта» говорили Валентине Ивановне, что всего за один месяц
она не стала похожа на себя. Похудела, по словам старшей чертежницы Зои Петровны, так, что лицо ее как будто оделось вуалью.
– Но вам это к лицу, – добавила Зоя Петровна. – Глаза еще больше стали.
Валентина Ивановна и сама знала, что, худея, она становилась лучше.
Однако даже и Зое Петровне, несмотря на проницательность, не пришло бы в голову поставить все эти перемены в облике Валентины Ивановны в связь с длительной отлучкой ее мужа. Наивно было бы думать, что жене того, чья жизнь и прежде всегда состояла из командировок, это могло быть в новость.
Но Валентина Ивановна, не признаваясь самой себе, знала, что эта связь была. Впервые между ними оставалась неясность. Одному только Автономову, когда она принесла на подпись скорректированные чертежи проекта рыбоподъемника, почти удалось догадаться об этом.
– Не пришло ли время мне обратно вытребовать своего комиссара? – спросил он, поднимая голову от чертежей и взглядывая на нее своим зорким взглядом.
Чтобы скрыть замешательство, ей пришлось прикинуться удивленной.
– Разве он вам так нужен?
– Вы, Валентина Ивановна, совсем не умеете притворяться, – размашисто подписав и возвращая ей чертежи, заключил Автономов.
На следующее утро, в воскресенье, она особенно остро почувствовала, как долго тянется время. На службе она хоть забывалась. Таня сразу же после обеда взяла забытую Алешей удочку и ушла с подружкой ловить для котят рыбу. Чтобы хоть чем-нибудь себя занять, Валентина Ивановна взяла резиновый шланг и опять стала поливать кусты роз, уже политые ею рано утром. Она обрадовалась, когда ее окликнули с улицы из-за частокола.
– Вы, Валентина Ивановна, одна дома? Оглядываясь через плечо, она узнала Тамару
Чернову, с которой чуть ли не каждый день встречалась на эстакаде, когда приходила туда к начальникам участков со своими чертежами, и всякий раз невольно поражалась ее почти ненатуральной красоте, как у той большой куклы с васильковыми глазами, которую преподнес Тане через забор в день ее рождения Гамзин. И почему-то всегда, любуясь яркой внешностью этой девушки, Валентина Ивановна думала, что далеко не всегда такой красоте сопутствует счастье. Скорее наоборот, и, должно быть, потому, что слишком многие посягают на нее, а красота не такой надежный щит, за которым можно было бы чувствовать себя в безопасности.
А Тамара, в свою очередь, и теперь, глядя на Валентину Ивановну через частокол, как уже не раз до этого, подумала, что, пожалуй, за всю свою жизнь еще не встречала такой женщины. Чего только стоили одни ее волосы непостижимого, почти бронзового цвета. В первый же раз, увидев Валентину Ивановну на эстакаде, Тамара в нее влюбилась. Зачем только, удивлялась Тамара, она часто так наклоняет голову, как под каким-то гнетом. И на лицо ее при этом набегает тень, отчего она дурнеет. Но какой гнет может быть у этой женщины, за которой Греков даже возит, пересаживая с места на место, розы. Те самые, мимо которых сейчас у нее проливалась вода из ее шланга.