Запретные цвета
Шрифт:
Уайльд, конечно, сказал это вынужденно. Перспективный гомосексуальный мужчина, кем бы он ни оказался, подмечает в себе мужественное начало, он холит его, отстаивает его; вот и мужское достоинство, распознанное Кавадой в самом себе, было прилежанием в духе эстетствующего девятнадцатого века. Это так же странно, как связать себя по рукам и ногам веревками! В прошлые времена, когда чтилась воинская доблесть, любить женщину считалось немужественным делом, и Кавада тоже полагал, что страсть есть проявление женоподобности, что несовместимо с его мужским достоинством. Самым ужасным пороком для самураев и гомосексуальных мужчин была женственность. И самураи, и гомосексуалисты почитали «мужественность» — хотя вкладывали в это понятие разные смыслы — не как природную данность инстинкта, а, скорее, как моральный императив. И то, чего боялся Кавада, было крахом этих моральных устоев. Он был приверженцем
Тень Юити порхала над всей социальной жизнью Кавады. Подобно человеку, который нечаянно посмотрел на солнце и после этого всюду, куда бы он ни поглядел, видит его отпечаток, Кавада видел образ Юити в хлопанье дверей своего президентского кабинета, куда Юити не был вхож, в телефонных звонках, даже в профилях молодых парней на улице за окном его автомобиля. Ему просто-напросто мерещилось. Это было вроде паразитного изображения. С тех пор как его стала посещать мысль о том, что они с Юити должны расстаться, эта призрачная пустота становилась постепенно все более ужасающей.
По правде, Кавада смешивал пустоту своего фатализма с пустотой сердца. Его решение расстаться было продиктовано выбором: лучше самолично зверски и незамедлительно расправиться со своей страстью, нежели жить в боязни, что однажды обнаружишь в себе завядшую страсть. Так, на приемах, банкетах и раутах со знатью и знаменитыми гейшами прессинг решения большинства, что прочувствовал даже юный Юити, сокрушал надменное сердце Кавады, казалось бы, уж куда как добротно снаряженное, чтобы ему сопротивляться. Его многочисленные скабрезные россказни были «гвоздем» программы за банкетным столом, теперь же, по прошествии времени это освященное веками искусство наполняло Каваду чувством отвращения к самому себе. У директорского окружения от нынешней угрюмости его холодела кровь в жилах во время приемов. И хотя считалось, что было бы лучше, если бы директор не присутствовал на банкете, Кавада всегда аккуратно появлялся там, следуя своему чувству долга.
Таково уж было умонастроение Кавады. Однажды ночью, когда после долгого отсутствия в доме Кавады неожиданно появился Юити и, по счастью, Кавада оказался дома, восторг от нежданного появления опрокинул его планы порвать отношения с ним. Его глаза не могли насмотреться на Юити. Несмотря на свое гиперактивное воображение, обычно он умудрялся сохранять трезвость мысли, однако теперь голова у него шла кругом. Какой загадочный, красивый юноша! Кавада был опьянен этой мистерией. Кажется, по чистой прихоти он появился у Кавады в этот вечер, и пусть это так, однако Юити не чужд был тому, чтобы пользоваться своим мистическим влиянием на людей. Еще только вечерело, и Кавада вместе с молодым человеком вышел из дому пропустить по глоточку. Они заглянули в не слишком шумное и дорогое заведение — по такому случаю, разумеется, не «этого» пошиба, а куда захаживали и женщины. В баре сидели за столиком несколько близких друзей Кавады — президент одной успешной фармацевтической компании со своими директорами. Этот мужчина по имени Мацумура слегка подмигнул и улыбнувшись, помахал вошедшим. В семейном клане он был вторым президентом, молодой, немного за тридцать, прославленный щеголь, самоуверенный, из той же породы мужчин. Он с гордостью выставлял свои пороки. Его любимое занятие было властвовать над людьми и обращать их в свою ересь, а если у него не получалось, то добиваться хотя бы одобрения этой ереси. Старый благочестивый секретарь Мацумуры, будучи человеком услужливым, усердно пытался уверовать в то, что нет ничего более изысканного, чем однополая любовь. Он роптал на себя за свое простонародное происхождение, которое обделило его такой утонченной природой.
Кавада был из тех, кто попадает в нелепые ситуации. Когда он, особенно осторожный в этих делах, появился с красивым юношей на публике, его друзья-коллеги, отставив свою выпивку, уставились на Юити во все глаза. Немного погодя, когда Кавада удалился в мужскую комнату, Мацумура с беспечным видом поднялся со своего места и подсел в кресло Кавады. В присутствии официанта, стоявшего возле Юити, он напустил на себя деловой вид и сказал великодушно:
— Господин Минами, я очень хотел бы с вами поговорить кое о чем. Не могли бы вы поужинать со мной завтра?
Это все, что он сказал, не отводя взгляда от лица Юити; каждое слово произносил неторопливо, будто ставил на доску костяшки в игре го. Молодой человек не думая согласился.
— Так вы придете? Ну, тогда встречаемся завтра в пять часов вечера в баре «Империал-отеля».
Среди
Кавада, обладавший острым чутьем, тотчас ощутил запах, будто от поспешно затушенной сигареты. Ему было очень мучительно делать вид, словно он ничего не заметил. Продлись эта боль еще немного, у него окончательно испортилось бы настроение. Кавада боялся, что Юити может кое-что заподозрить и — что было невыносимо — ему придется рассказать о причинах его скверного настроения. Он стал подговаривать Юити уйти, и после прощания, особенно любезного — с Мацумурой, они вышли из бара раньше, чем планировали. Кавада подошел к машине и распорядился, чтобы шофер подождал их, пока они сходят в другой бар.
Юити признался в том, что случилось за время отсутствия Кавады. Вышагивая по выщербленному тротуару, засунув обе руки в карманы серых фланелевых брюк, голова опущена, юноша сказал как ни и чем небывало:
— В баре господин Мацумура пригласил меня на завтра в пять часов в «Империал-отель», хочет поужинать со мной. Ну, я и согласился от нечего делать. Как это хлопотно! — Он легонько цокнул язычком. — Я хотел сразу сказать вам об этом, но как-то неловко среди людей…
Кавада был вне себя от радости.
— Спасибо! — проникновенно сказал этот надменный промышленник, в душе ликуя. — Пока ты не признался, я чувствовал себя скверно, а спрашивать о том, что говорил тебе господин Мацумура, мне было весьма проблематично. Раз ты не посмел поговорить со мной в баре, то я предложил уйти оттуда пораньше, и ты не заставил меня долго ждать.
Это был не только продуманный комплимент, бьющий в самую точку, но и откровенное признание.
В другом баре Кавада и Юити, будто партнеры по бизнесу, составили подробный план действий на следующий день. Мацумуру и Юити не связывали никакие деловые отношения. Кроме того, Мацумура уже давно вожделел Юити. Подоплека этого приглашения была очевидной с первого взгляда. «Вот теперь-то мы сообщники! — с едва сдерживаемой радостью воскликнул в душе Кавада. — Я и Юити стали заодно! Как близко бьются наши сердца!»
Рядом стоял официант, и Кавада старался следить за своей речью, однако его прозаический тон не отличался от того, каким он обычно выдавал директивы в своем кабинете.
— Теперь я понимаю твое настроение. Понятно, что тебе будет в тягость отказывать, если позвонит Мацумура. Давай вот что сделаем. — (В корпорации Кавада всегда говорил иначе: «Делай так!», и никогда: «Давайте сделаем!») — Мацумура привык княжить в своих владениях, поэтому в обхождении с ним нельзя проявлять небрежность. Тем более, что ты уже дал свое согласие, пусть даже в силу таких обстоятельств… Раз договорились, то почему бы тебе не сходить туда? Прими приглашение поужинать с ним. После ужина поблагодари его — мол, спасибо за угощение, а теперь я хочу предложить вам где-нибудь выпить саке. Мацумура охотно клюнет. Ну а затем как бы случайно я окажусь в том же самом месте, вот такой будет наш план. Идет? Я буду поджидать с семи часов… Осталось договориться о баре. Из предосторожности Мацумура навряд ли потащится в бар, куда я частый ходок. Вот поэтому было бы неестественно, если я вдруг случайно появлюсь в баре, в котором никогда не бывал. Все должно произойти очень-очень натурально… Вот именно. Поблизости есть один бар, «Je t’aime» [100] . Мы с тобой ходили туда раза четыре или пять. Это то, что надо. Если Мацумура заартачится, скажи ему что-нибудь — наври, что ли, мол, еще ни разу не ходил туда с Кавадой. Как тебе этот план? С какой стороны ни посмотри, замечательная идея, ни к чему не придраться!
100
«Я тебя люблю» (фр.).
— Ну так и сделаем, — сказал Юити.
Кавада подумал, что завтра с утра пораньше он первым делом должен будет отменить свои обязательства на следующий вечер. В этот вечер они посидели умеренно, выпили по чарочке, затем была ночь безграничных удовольствий! Кавада сам себе дивился, как это он хотя бы на миг мог помыслить о расставании с этим молодым человеком.
На следующий день в пять часов Мацумура поджидал Юити в глубине гриль-бара в «Империал-отеле». Сердце его, пресыщенное самовлюбленностью и самоуверенностью, купалось в предвкушении. Ни о чем другом, кроме как навязаться в полюбовники, этот глава компании не мечтал. Мацумура слегка покачивал бокалом с коньяком, отогревая его обеими ладонями.