Запретные дали. Том 1
Шрифт:
– Да встань ты!.. – задорно сказал Патрик, посмеиваясь в светлые усы.
Мартин не тронулся с места, а очередной хлопок по спине лишь добавил пущей непоколебимости к его отчужденной невозмутимости серо-зеленого лица.
– Ну чего стесняешься? – продолжал подзадоривать Патрик, – Подойди к своей нареченной! Не бойся!..
В ответ на третий хлопок, раздался грозный скрежет зубами, бледное лицо тотчас зашлось серо-зелеными пятнами, искоса глянувший сапфировый взор, заискрил сиреневой яростью. Мгновением позже Мартин во все глаза устремился в свою абсолютно чистую тарелку
Со словами «Да хватит тебе зеленеть!» Патрик властно потащил его в сторону той самой «наречено-обреченной», где Староста Фрэнк уже вовсю поднимал «разукрашенно-разнаряженный эталон застенчивой скромности».
Вскоре под вкрадчивый шепот и ехидные усмешки отчаянно упирающийся Мартин был вплотную придвинут к в конец зардевшейся Элизабет, от вида которой испуганно дрогнул и замер с сиреневым ужасом широко распахнутых ярко-синих глаз.
Староста Фрэнк соединил нервно дрожащую руку с застенчивой рукой Элизабет, сжав до хруста для пущей крепости и довольно улыбнувшись, отошел в сторонку.
Пока что Мартин отходил от болевого шока, силясь вернуть отнятую подвижность пальцам, Староста Фрэнк заговорщически кивнул Патрику. Кивнув в ответ, Патрик протянул грубую натруженную руку. Далее последовало крепкое мужицкое рукопожатие, во время которого к ним подбежала взволнованная и зареванная Луиза и протянула ломоть ржаного хлеба, возлежащий на расшитом полотенце.
Взяв ломоть свободной рукой, Староста Фрэнк разбил им затянувшееся мужицкое рукопожатие, а после с ликующим видом устремил серый взор на резко притихших «шумных трезвенников», как видно в ожидании бурных оваций, однако заместо оных вдоль стола пробежал лишь вкрадчивый шепоток.
Озадаченно поморгав на «шумных трезвенников», Староста Фрэнк перевел взор на отчего-то нахмуренного Патрика и, немного подумав, посмотрел на свежезасватанных.
Одинокой брошенкой стояла его раскрасавица Элизабет. Все с той же скромной застенчивостью опускала она свои прелестные ресницы, старательно заливаясь нежным девичьим румянцем, а в метрах в двух от нее, подбоченившись о подоконник, гордо возвышался Мартин. Самодовольно улыбаясь, искоса поглядывал он на происходящее и все поигрывал пальцами правой руки, волнообразно сгибая и разгибая их. Заметивши же на себе внимание Старосты Фрэнка, он лукаво усмехнулся и демонстративно скрестил на груди руки, причем, покоящаяся на правом локте левая кисть была зажата в доходчивую фигу.
Завидев это, Староста Фрэнк моментально уподобился Патрику, на что Мартин лукаво улыбнулся и красноречиво пожал плечами. Хмурое лицо Старосты Фрэнка сделалось чернее тучи.
Тем временем вкрадчивые перешептывания «шумных трезвенником» стремительно превращались в гоготню осуждающего негодования.
– Вот, и пошутить еще горазд! – вдруг заслышался оживленный голос Патрика, – Не зять, а золото!
Гоготня враз сменилась на
– Ну что же, – с не меньшим оживлением произнес Староста Фрэнк, полюбовно смотря на Мартина, – За молодых!..
«Шумные трезвенники» встретили это предложение бурным ликованием и разом хлопнули из бокалов.
Звонко чокнувшись, Патрик со Старостой Фрэнком выпили стоя, Луиза утерла вновь выступившие слезы и слегка пригубила, «разукрашенно-разнаряженный эталон застенчивой скромности» смущенно заулыбался и, низко опустив украшенную голову, припал густо напомаженными губами к краю своего бокала.
Один только Мартин отказался пить за здоровье молодых. Заместо этого он, заметно заикаясь, то и дело, путаясь в собственных словах и, как видно, в мыслях, принялся зачем-то блистать своим знаниями в области зоологии, потому как из данного словесного сумбура присутствующие лишь поняли, что речь идет о каких-то «тупых ослах» и «девственных овцах». Вскоре, окончательно потеряв способность к здравомыслию, Мартин переключился на загадочный громогласный язык, однако Патрик быстро приструнил его, в новой для себя манере, а именно, ласково похлопав по узкому предплечью.
– Заткнулся сейчас же, – сердито пробасил он на ухо Мартину, а потом произнес нарочито громко, – дома радоваться будешь!.. Дома!..
В этот момент Мартин неожиданно почувствовал острую нужду в сердечных каплях, покоившихся в просторах его медицинского саквояжа, который он, как назло, посчитал неуместным брать с собой на званый ужин, а зря, ведь помимо сердечных капель, там было сокрыто превеликое множество волшебных настоек на спирту.
Подумав об этом, Мартин тотчас же воспылал неукротимым желанием немедленно поработать в ночную смену а пока что он мечтал о ночном дежурстве, Патрик, уединившись в сторонке со Старостой Фрэнком о чем-то рьяно договаривались.
Закончив свою «тайную вечу», они вновь обменялись рукопожатиями и снова подняли бокалы за молодых. Выпив залпом, Патрик подошел к Мартину и со словами: «Пошли домой, племянничек!», подтолкнул к выходу.
Почувствовав воздух долгожданной свободы, Мартин неожиданно понял, что дико хочет курить, а так он был уже за пределами губительного званого ужина, то не видел никаких преград для данной жизненной необходимости, и незамедлительно закурил прямо в сенях, с жадностью смоля одну за одной на протяжении всего пешего пути к дому.
Стефанида прибиралась перед сном на кухне. Пребывая в состоянии полнейшего умиротворения, наслаждалась она покоем одиночества, как вдруг входная дверь с грохотом распахнулась, впуская в дом всклокоченный черный вихрь, при виде которого весь душевный покой Стефаниды разом улетучился, сменяясь тревожной озабоченностью.
Придя в себя, Стефанида поняла, что это всего лишь распыленный Мартин, который на полном ходу едва не врезался в стеклянные дверцы буфета. Следом неспешной походкой вошел Патрик. Остановившись чуть поодаль, он скептически покачал седой головой на то резкое приторможение.