Запретные удовольствия
Шрифт:
– Ох, как холодно. Какой зябкий день! А еще солнце светит! – С этими словами все посмотрели на замерзшую стеклянную дверь, которая искажала свет слабого солнца.
– Ю-тян, ты собираешься кататься на лыжах? – спросил один из молодых парней.
– Нет, не собираюсь, – ответил он.
Когда Юити вошел в дверь, он был уверен, что эти мужчины собрались здесь, потому что им некуда пойти в воскресенье. Воскресенье гомосексуалиста достойно жалости. В этот день, из всех дней, им больше не принадлежит никакая территория. Они чувствовали, что дневной мир вступает полностью в свои права.
Пойти в театр, в
Юити подумал: «Единственный способ быть собой в светлое воскресенье – это запереться в тюрьму из дымчатого стекла, такую, как эта».
Мужчин, собравшихся здесь, уже тошнило от компании друг друга. Им ничего не оставалось, как придерживаться избитых, давно наскучивших тем. Сплетни о голливудской звезде, известие о том, что некий высокий сановник был одним из их племени, разговоры о собственных амурных похождениях, наискабрезнейшие анекдоты из дневного мира – вот темы их разговоров.
У Юити не было желания находиться здесь. Но он и не хотел оказаться где-нибудь еще. Мы, человеческие существа, иногда отбываем в направлении, где надеемся найти нечто чуть лучшее, те самые неисполнимые дикие надежды, которые лелеем в глубине наших сердец. По этой причине Юити только что удрал от Нобутаки.
Если он пойдет домой, овечьи глаза Ясуко будут неотрывно следить за ним, повторяя, словно припев: «Я люблю тебя, я люблю тебя». Её утренняя тошнота прекратилась, когда январь подошел к концу. Только болела грудь. С этими чувствительными, болезненными, алыми сосками-усиками Ясуко напоминала Юити насекомое, поддерживающее контакт с внешним миром, и наполняла его непреодолимым страхом.
Теперь, когда Ясуко быстро спускалась по лестнице, внезапная слабая пульсация возникала у неё в грудях от движения, и она чувствовала приступы острой боли. Если её нижнее белье всего лишь касалось её грудей, они болели. Однажды ночью, когда Юити попытался обнять её, она сослалась на боль и оттолкнула его.
Такой отказ в действительности был неожиданностью даже для самой Ясуко. Должно быть, ей инстинктивно захотелось отомстить ему.
Страх Юити за Ясуко постепенно эволюционировал в нечто запутанное и парадоксальное. Если посмотреть на неё просто как на женщину, она была гораздо моложе госпожи Кабураги и Кёко и, вне всяких сомнений, гораздо привлекательней сексуально. Рассуждая объективно, непостоянство Юити было иррациональным. Когда Ясуко казалась слишком уверенной в себе, он начинал чувствовать себя неуютно и иногда намеренно намекал, что у него роман с другой женщиной. Ясуко лишь улыбалась в ответ, словно говоря: «Что за нелепость!» её спокойствие глубоко ранило чувство собственного достоинства Юити. В такие моменты он со страхом думал, что, если кто-нибудь и узнает, что он не может любить женщин, скорее всего, именно Ясуко будет этим человеком.
Юити со странной жестокостью
В то же время не было сомнений в том, что Юити любит Ясуко. Молодая жена рядом с ним обычно засыпала после того, как засыпал он, но иногда, когда она уставала больше обычного и звук её сонного дыхания доносился до него, Юити мог расслабиться и посмотреть на её красивое лицо. В такие моменты счастье обладания таким милым созданием переполняло его грудь. Это было достойное похвалы собственническое чувство, не сопровождающееся желанием навредить. Он считал странным, что в этом мире он никогда, ни при каких обстоятельствах не получит прощения.
– О чем ты задумался, Ю-тян? – спросил один из работников. Все они уже имели близость с Юити.
– По-видимому, он думает о сексе прошлой ночью, – заметил самый старший из них, мужчина в пальто японского покроя. Он снова посмотрел в направлении двери.
– Он что-то опаздывает, мой секс. Однако мы не в том возрасте, чтобы доводить друг друга до изнеможения.
Все рассмеялись, но Юити передернуло. Этот мужчина за шестьдесят имел любовника, которому тоже перевалило за шестьдесят.
Юити хотел уйти. Если он пойдет домой, Ясуко, возможно, встретит его с радостью. Если он позвонит Кёко по телефону, она прилетит куда угодно. Если он отправится в дом к Кабураги, то будет лицезреть довольную улыбку госпожи Кабураги. Если он снова сегодня встретится с Нобутакой, тот встанет на голову посреди Гиндзы, чтобы развеселить Юити. Если он позвонит Сунсукэ – верно, он давно не встречался со стариком, – его старческий голос зазвенит от нетерпения в телефонной трубке. Тем не менее Юити не мог не думать, что его некий долг добродетели состоит в том, чтобы оставаться здесь, отрезанным от всего остального.
«Стать самим собой – что это такое? Как это, должно быть, прекрасно, но разве это ограничивается только красотой? Не обманывая себя – но разве я не обманываю сам себя? В чем суть истины?» Не в том ли моменте, когда Юити ради своей внешней красоты, ради себя, существующего лишь тогда, когда на него смотрят другие люди, расплачивается всем, что может принадлежать только ему? Или в таких моментах, как эти – изоляции от всего, не от чего не отказываясь? В моменты, когда он любил мальчиков, он был близок к последнему. Верно. Он сам похож на море. Разве точная глубина моря не зависит от того, в какое время она измеряется? Разве его индивидуальность не опустилась до самого сильного отлива на рассвете той вечеринки геев? Или в такое время, как это, – ленивый прилив, ничего не требующий, когда всего слишком много?