Запретный храм
Шрифт:
Он смело шагнул вперед.
— Тишина! — прокричал он, показывая на дверь. — Тишина, перед вами панчен-лама — 1законный правитель Тибета.
Все смолкли и повернулись к дверям, где Бабу медленно выскользнул из рук Шары. Он неуверенно встал рядом с ней, переводя карие глаза с одного лица на другое.
— Значит, мальчик вернулся, — прошептал Рега, поворачивая голову.
Шара за руку повела Бабу вперед под усиливающийся шепоток толпы. Монахи расступались, освобождая дорогу к возвышению и мраморному
Когда они приблизились, Рега поднял палец.
— Мальчик действительно реинкарнация панчен-ламы! — крикнул Рега. — Он находился в монастыре, и настоятель скрывал его. Он обманул нас. — Рега подошел к краю возвышения. — Слушайте меня, братья. Я возьму мальчика и возвращу ему законную власть. Я посажу его в Шигадзе и верну нам нашу страну.
Когда Шара и Бабу остановились перед послушниками, из толпы послышались одобрительные крики. Шара взирала на Регу в золотой мантии с дхармачакрой в руке и не могла поверить в то, что случилось за время ее отсутствия. Выходит, Рега захватил власть в монастыре.
— Китайцы идут, — прошептала она. — Мы должны эвакуировать монастырь.
Прежде чем настоятель успел ответить, Рега, услышав шепот Шары, обратился к толпе.
— Час настал, братья! — взревел он. — Китайцы нашли нас. Пора сразиться!
В этот момент настоятель наконец поднял руку, пытаясь перекричать всеобщую панику.
— Нет, мы не можем отвечать насилием на насилие. Мы должны эвакуировать монастырь, уйти еще дальше в горы…
— Сражаться! — снова прокричал Рега, выбрасывая вверх руку. — Гелтангу пора возглавить революцию и победить китайцев! Мы должны сражаться!
Монахов обуяла жажда деятельности, они ринулись к дверям. Глаза их были широко открыты, они воздевали вверх кулаки, подражая Реге. Некоторые держали в руках тяжелые медные подсвечники, другие разломали невысокое ограждение вокруг возвышения и вооружились толстыми деревянными палками. Они двинулись к дверям храма, готовясь смять любого, кто окажется на пути.
В шуме был слышен голос Реги, призывавшего их сражаться до последней капли крови, тогда как увещевания настоятеля совсем затерялись в общем гвалте.
Бабу сел на пол перед возвышением. Он глубоко вздохнул и, заведя ногу за ногу, принял позу лотоса, положил руки на колени и начал тихо мелодично напевать. Слова срывались с его губ, глаза были закрыты, на лице появилось выражение полной безмятежности. Среди всеобщего шума и смятения его спокойствие привлекло внимание находившихся рядом.
Настоятель смотрел на него с недоверчивой улыбкой. Потом он подошел к мальчику и сел рядом, несколько мгновений глядя в лицо Бабу, а потом закрыл глаза и затянул ту же заунывную мелодию. Их головы раскачивались
Толпа монахов, образовав у возвышения полукруг, взирала на них, раздираемая между истерикой молодых послушников и неожиданным спокойствием мальчика и настоятеля. Дорже протиснулся к возвышению и присоединился к ним. Его примеру быстро последовала Шара, усевшись рядом с Бабу. Некоторые из старейшин тоже опустились на пол, подхватывая песнопение. К ним подходили все новые и новые монахи.
Голоса сливались, образуя устойчивый противоток окружающей панике. Рега на возвышении вертел головой из стороны в сторону.
— Это что еще значит? — прокричал он, пытаясь понять, откуда доносится песнопение. — Китайцы на пороге. Вы не можете сидеть и молиться.
Вскоре в огромном храме началось движение в обратную сторону, потому что монахи оглянулись и увидели на полу растущий кружок братьев. Одни просто безмолвно смотрели, другие стали присоединяться к молящимся. Храм постепенно заполнялся сидящими плечом к плечу монахами, и все раскачивались в едином ритме.
Слова молитвы зазвучали громче по мере того, как все больше монахов принимало участие в песнопении. В конечном счете осталось стоять лишь несколько молодых послушников.
Настоятель поднялся на ноги и подал знак горнисту, который еще раз выдул ту же ноту, разнесшуюся по притихшему храму. Все глаза повернулись к нему.
— Братья, это Гелтанг, — сказал он, показывая на сидящих. — Наш главный принцип — сострадание. Не насилие.
Медленно подняв Бабу на ноги, настоятель повел его к центру возвышения. Фигурка мальчика потерялась на огромном резном троне.
— Вот наш новый лидер, — провозгласил настоятель, поворачиваясь к монахам. — Мы признаем его святейшество Бабугедуна Чокьи Нийму, одиннадцатого панчен-ламу и законного правителя Тибета.
Волна поклонов прошла по головам сидящих, а послушники, еще остававшиеся у дверей, быстро опустились на пол. Настоятель посмотрел на Бабу, который сидел, положив руки на огромные подлокотники.
— Вам решать, ваше святейшество. Китайцы на подходе. Должны ли мы эвакуировать монастырь?
Рега развернулся к трону.
— Он всего лишь мальчик! — с отвращением сказал монах. — Как он может решать такие вопросы?
— Молчать! — проговорил настоятель, поднимая палец. — Тебе здесь больше не место.
Щеки Реги вспыхнули от ярости, он хотел возразить и уже воздел над головой дхармачакру, но настоятель повернулся к толпе.
— Молчание — говорить будет его святейшество! — прокричал он.
Шум стих, все лица в ожидании обратились к Бабу. Мальчик переводил взгляд с одного монаха на другого, рассматривая море лиц. Наконец он заговорил тихим высоким голосом.
— Мы должны уйти, — сказал он. — Уйти на поиски нового убежища в горах, как это сделали когда-то ваши предки, основав Гелтанг.