Запретный лес
Шрифт:
— Вы ожидали, что я поступлю по-другому?
— Нет же. Мне нравится ваша решимость, и, без сомнения, избрали вы праведный путь. Но мы живем в достойном сожаления мире, где честность не в почете; вас принудят обороняться, а это не самая выгодная позиция для сражения… Можете рассчитывать на мою помощь, но дозвольте мне действовать по моему усмотрению. Негоже нам выставлять нашу дружбу на обозрение. Займусь-ка я тутошним вместилищем порока и нечестия — вотрусь в доверие к Чейсхоупу, так что не дивитесь, ежели мы с ним будем не разлей вода. Вам нынче разумнее опасаться Церкви и собственного служения, мистер Дэвид. Дело обернулось так, что плюгавец в таларе
Близость солдата, поселившегося в Кроссбаскете, придала Дэвиду сил. Но поначалу они почти не виделись, резонно полагая, что, прежде чем показываться вместе на людях, надо новичку дать обосноваться, иначе все сразу заподозрят, что они были знакомы и раньше. Марк Риддел постоянно был в разъездах, и чаще всего священник замечал его на Рудской дороге — обычно уже в сумерках. Дэвиду нравилось думать, что сосед едет из Калидона: это будто приближало его к Катрин. Но сам он девушку не навещал. Листья опали, в Раю стало нечего делать, а пойти к ней домой, не развязав узел своих трудностей, он не мог.
Пастора тревожила мысль о приближающемся Дне всех святых. Он был твердо намерен продолжать дело против Чейсхоупа и его шабаша, невзирая на опасность встречного обвинения, и даже был готов опять лично идти в Лес. Но его главный союзник, Риверсло, ежедневно бражничал в деревне, а когда Дэвид искал с ним встречи в таверне, отмалчивался и пьяно хохотал. Как-то утром пастор застал его, почти трезвого, в холмах.
— Отгулял я, — мрачно сообщил фермер. — Браните меня распоследними словами, сэр, но все одно ваши упреки не станут горше тех, что у меня самого на душе. Но об эту пору у меня завсегда так, сам от чернющего стыда сгораю, но обуздать слабости тела не в силах: напиваюсь до свинского визгу в компании людей, коих я, покуда трезв, и сам бы обходил стороной. Я ничем не лучше скота. Однако в эти худые дни удалось мне кое-что выведать. В Лес на праздник никто не пойдет. Опосля Ламмаса о нем и помышлять никто не желает, посему свое колдовство творить они станут прям тута, в деревне.
— Но здесь и укрыться негде… — начал Дэвид.
— Оно мне ведомо, но они могут пойти иным путем. Нынче ночью прибуду я в деревню — не надобно, не страшитесь, в питейную я боле ни ногой: мне об эле да аскебаше ажно помыслить тошно. Но я буду тута, а вы у себя в дому, а как ночью станет ясно, что да к чему, и действовать почнем. Зуб даю, Чейсхоуп скоренько себя проявит, а случись ему на меня попасть, зараз почует, что я хуже чорта… Вы держитесь настороже, сэр, много кто из местных отдал бы все, токмо бы от вас избавиться.
Пришел последний день октября. Дэвид проснулся и обнаружил, что дождь закончился и промокшие холмы озарены солнцем, столь же ярким, как в апреле. Полдня он был рассеян, напрасно пытаясь сосредоточиться на книгах, а после обеда беспокойная натура погнала его в пустоши. Он пошел по старой тропе к Руду и к трем был у поворота от Клайда, там, где в июле беседовал с Риверсло.
Октябрьские дожди глубоко промочили землю, и когда ближе к вечеру начало холодать, на долины пополз туман. Незаметно стерся горизонт; лысая верхушка Хёрстейнского утеса помутнела, затянутая тучами; дувший с утра ветерок стих, и вокруг повисла призрачная тишина. Дэвид повернул к дому, и не успел он миновать холм у Риверсло, как его накрыло туманом, скорее похожим
В сумерках Дэвид заметил чудовищную фигуру, позже преобразившуюся во всадника на лошади. То был Марк на своей гнедой.
— Вот и повстречались, — крикнул верховой. — Направляюсь к дому, ярок с полей перегоняю, но вас узрел еще до тумана и смекнул, где схлестнемся. Один ваш друг ждет не дождется свидания с вами… идите вдоль пахоты до старой дубравы, что по дороге в Гриншил. — Не добавив ни слова, Марк подстегнул кобылу и помчался по своим делам.
Дэвид подумал, что друг — это Ричи Смэйл с новостями от Риверсло. И направился вдоль дубравы к холму. В двадцати ярдах от себя он увидел всадника и решил, что Марк вернулся. Но подойдя поближе, обнаружил, что перед ним черная лошадь, а наездник, вглядывающийся в белую дымку, вовсе не мужчина.
Дэвид понял, что Марк нарочно направил его сюда. Душу наполнила неведомая доселе бесшабашная дерзость, смешанная с неизъяснимой радостью. Девушка смотрела в другую сторону и не поворачивала головы, пока он сам не подошел и не заговорил.
— Госпожа Катрин, — выдохнул он.
Она посмотрела вниз, лицо порозовело, волосы были усыпаны призрачными бриллиантами капелек. Его приближение не испугало девушку. Неужели она ждала его?
— Что понадобилось пастору в холмах? — спросила она.
— А что делает здесь госпожа Катрин? Скоро совсем стемнеет, а вы так далеко от замка.
Она была вся в зеленом, юбка едва достигала щиколоток и не закрывала ножку в стремени. Перья на шляпе разметались по кудрям. Дэвид никогда не встречал женщин в охотничьем одеянии, и очутившаяся в этом пустынном месте девушка-видение казалась неземной и прекрасной, как сон.
— Сегодня утром, пока кряквы летят через Аллер, мы с сокольничим Эди дали нашим птицам порезвиться на воле. Час назад Эди повез их в кречатню, а я задержалась полюбоваться нисходящим на землю туманом. Наверное, я задержалась слишком надолго.
— Тогда мне выпала неслыханная удача, — сказал Дэвид. — Я не осмеливался искать встречи с вами, но раз довелось нам увидеться, я провожу вас до Калидона. Дорогу так застило, что пойдем мы как сквозь пуховую подушку.
Она не возражала, когда он положил руку на уздечку, намереваясь вести лошадь, а брошенный украдкой взгляд уловил улыбку на ее лице. От этого по телу Дэвида пробежала дрожь, и он позабыл об осторожности и долге. Они пребывали в волшебном мире — вместе, одни, как никогда прежде… Молодой человек чувствовал, что без опаски поведет ее через бушующие реки и обрывистые скалы, что ради нее готов разогнать туман и вспахать холмы, что ничего невозможного не существует, стоит ей лишь приказать. Вместе они смогут преобразить мир, обратить его в песню и восторг. Дэвид так глубоко погрузился в грезы, что с трудом очнулся, когда она заговорила:
— Я слышала о бедах, постигших вас, мистер Дэвид. Мне поведал о них тот, кого мы сейчас знаем как Марка Риддела.
— Никаких бед нет. Сейчас, рядом с вами, я понимаю, что мир прекрасен.
— Пресвитерскому совету вы так и скажете? — Она рассмеялась.
— Я скажу так всему белому свету… если вы позволите.
Она засмущалась и потянула поводья; путь шел под уклон, и лошадь споткнулась. В поисках опоры Катрин прикоснулась к плечу Дэвида, а он, не давая ей опомниться, задержал ее руку в своей.