Запретный мир
Шрифт:
Непонятно откуда в руках старого шамана оказался лук. Да нет, его и луком-то нельзя было назвать… Скорее, детская несерьезная игрушка, с какими играют в войну дети от двух до пяти. Но маленькая неоперенная стрелка размером с карандаш лежала прорезью на тонкой жилке тетивы и острым – явно не медным, а кремниевым! – наконечником смотрела на Витюню.
Ученик чародея (теперь в этом сомневаться не приходилось) поддерживал старца сбоку. Он готовился подать новую стрелу.
…Ох и трудно было вести дедушку к чужакам, которых,
Вдобавок нельзя было попасться на глаза Растаку… прежде главного дела. Потом – сколько угодно. Ох, озлится вождь, да поздно будет!..
Она не думала о том, что сделает Растак с нарушителями его приказа. Поднимется ли рука вождя на старого чародея и заодно на его ученика, нет ли – ей было все равно.
Скарр то шел сам, почти не поддерживаемый, то повисал на руке всем весом. Пока доплелись до ближнего пастбища, куда Растак недавно запретил пастухам гонять овец, Юмми выбилась из сил. Пот заливал глаза.
Пусть сгинут чужаки. Конечно, жаль терять такого могучего бойца, как Вит-Юн, однажды уже спасшего племя Земли, да и рыжего Юр-Рика жалко до слез, а что поделаешь? Таков закон, и не ей его нарушать. И не Растаку. И даже не дедушке. Ну почему ловкий и смешливый парень Юр-Рик не родился в племени Земли или хотя бы у соседей – но в привычном мире, не в Запретном?.. Жизнь несправедлива, если у нее жестокие законы. Но если закон говорит, что Запретному миру нет сюда хода, значит, хода не будет. Так надо. Так сказал дедушка. Иначе случится большая беда…
И все же она отвернулась, чтобы не выдать слез, подавая дедушке вторую малую стрелу, предназначенную для Юр-Рика…
– Ты чего, дед, ошизел? – вопил Юрик, приплясывая, сося битую игрушечной стрелой кисть и выплевывая розовые плевки. – Совсем уже, да? В детство впал, в войну не наигрался? А если бы глаз выбил, козел?! А ежели я тебя за такое по тыкве?..
Витюня раздраженно ворчал и ворочался, просовывая ноги в валенки. Ему попало в правую щеку. Стрелка с каменным наконечником выпала из ранки сама. Такой стрелой и курицу не убьешь… Щеку пробило не насквозь, но внезапная боль заставила подпрыгнуть. Почуяв кровь, громче загудели слепни.
«Морду бить за дурацкие шутки», – решил Витюня, нахлобучивая ушанку и берясь за лом.
Но кому? Вот этому дедку, что еле-еле стоит на ногах? Гм…
В последние дни Витюня стал понемногу признавать правоту Юрика: этот мир был населен странными людьми, но, по-видимому, отнюдь не сумасшедшими. Просто думают они по-другому… По-другому, оказывается, тоже можно. Однако этот старикашка с детским луком, обряженный в балахон и отороченную шерстью маску, расписанную
С ломом в напряженных руках Витюня постоял перед стариком без всякого толку. Бить дедулю – рука не поднималась. Вызвать бы ему санитаров…
Да вон же они бегут! С вождем!
Витюня приободрился. И зря: пятеро подбежавших, среди которых и вправду собственной персоной находился вождь, внезапно остановились как к земле пришпиленные. Даже Юрик перестал сосать ладонь и браниться. Нюх на необычное у него был отменный…
Рывком, словно молодой, дряхлый колдун сорвал с лица страшную харю. Он безмятежно улыбался.
И сам вождь, чья выпирающая буграми мышц грудь ходила ходуном после сумасшедшего бега, вождь, с риском потерять лицо примчавшийся сюда, словно мальчишка-гонец, и все-таки опоздавший, стоял столбом, разинув рот и явно не зная, что делать. В великом гневе он смотрел на старого колдуна и в не менее великом ужасе – на Юрика, Витюню и две окровавленные стрелки, валяющиеся на примятой траве.
Глава 17
Его не спасти! Ему смерть суждена…
– А я тебе говорю, не было никакой отравы! – горячился Юрик. – Пятые сутки пошли – и хоть бы хны. Живы и не кашляем. Не может у туземцев быть медленного яда, да и не нужен он на стрелах! Разве только что-то бактериологическое – но опять-таки зачем? Не-ет, тут другое… Да перестань жевать!
– М? – спросил Витюня, отправляя в рот очередной кусок сушеного мяса. – Шо ты шкажал?
– То и сказал, чтобы ты не чавкал. Думать мешаешь. – В возбуждении Юрик бегал по землянке, натыкаясь на стены. – Ну, допустим, трупный яд… – Он пытливо ощупал себя, скорчил мину великого сомнения и затряс головой. – Не, вряд ли. Мы бы тогда, наверное, уже что-то почувствовали… Слышь, батыр… У тебя температура есть?
Витюня потрогал лоб и отрицательно промычал.
– У меня тоже нет. Ранка, сам видишь, не воспалилась, болячка как болячка. У тебя, гляжу, тоже. Да я ту стрелку на всякий случай сразу понюхал – и ничего, то есть вообще никакой тухлятины. Хм… Может, и вправду инфекция какая-нибудь?
– Какая еще инфекция? – недовольно спросил Витюня, отправив в пищевод прожеванное мясо. Очень ему не нравился этот разговор. Особенно во время еды.
– А я знаю? Ну, чума там, проказа, сифилис…
Витюня насупился.
– Сам ты…
– А что? Разумная гипотеза. Вот еда, например. Раньше ее нам как носили? А теперь? Я сегодня подглядел: пришла на цыпочках старая какая-то карга, поставила горшок и кувшин у порога – и шасть! Таким галопом учесала, я думал, помрет на бегу старушенция. Боятся нас, понял? До смерти боятся.
– И раньше боялись, – прогудел Витюня.
– А вот шиш тебе! Раньше боялись и уважали. Даже любили, пожалуй. Ты вспомни: чего не попросишь – тащат, и рот до ушей. А теперь – боятся! Ты наружу-то сегодня выходил, кроме как в сортир?