Запретный мир

Громов Александр Николаевич

Скарр с кряхтеньем сел на лежанке, нашарил клюку, встал. Его голос зазвучал громче и требовательней:

– Юмми!

Нет ответа. Пошатываясь и приволакивая ногу (что такое? раньше ведь не было…), старик доплелся до входа, отдернул шкуру и, щурясь от солнца, исподлобья оглядел округу. По-прежнему в нескольких шагах журчал ручей, отделяющий жилище чародея от остального селения, по-прежнему через текучую воду был перекинут мостик о двух бревнах с навесной жердью на уровне пояса для удобства и сохранения достоинства старших, ибо негоже им, ненароком поскользнувшись, лететь в ручей. По-прежнему на той стороне там и сям курганчиками

возвышались крыши домов-землянок, поставленных с виду как попало, а на деле там и только там, где слой каменистой почвы не прятал под собою скалу. Стражи по ту сторону мостика и впрямь не было.

Где Юмми? Почему ушла, не предупредив?

Скарр начал сердиться и не сразу заставил свои мысли войти в разумное русло. Может быть, с ней уже случилась беда? Нет, с ней одной – вряд ли… Допустим, Растак услал «мальчишку» по какому-нибудь важному делу, требующему присутствия чародея посильнее Ер-Нана… Может быть, из смежного мира кто-то воззвал о помощи или какой-нибудь сородич отравился спорыньей и буйствует? Или возникла нужда переговорить с соседями на границе? Да, скорее всего так. Если иначе, если вождь решил мстить – почему тогда начал с Юмми? Чтобы причинить напоследок невыносимую боль? Нет, столь изощренная месть не в духе Растака…

Слегка успокоившись, старик заметил у порога принесенный кем-то горшок – соплеменники, по обыкновению, не решались входить в землянку колдуна. Хм, еще теплый… По запаху – тушеная дичина с грибами. Лучше воздержаться: грибы бывают всякие… Когда вождь не ладит с кудесником, один из них нередко уходит к предкам без их зова и видимой причины.

Медленно и терпеливо Скарр одолел земляные ступеньки перед входом в землянку, доковылял до мостика и так же медленно, держась за жердь, перебрел на другой берег. Пожалуй, сегодня в селении было тише обычного. Одна лишь Кана, жена внука, похожая на толстую встрепанную курицу, попалась навстречу по дороге на площадь и, знамо дело, побоялась заговорить с колдуном, вдобавок опальным, зато, сворачивая в проулок, метнула в старика торжествующий взгляд – с чего бы?

На площади, присев на трухлявую колоду, одиноко грелась на солнышке слепая старуха Нуоли. При звуке шагов она повернула к старику изморщиненное личико.

– Ты, Скарр?

– Долгих лет тебе, Нуоли, – приветствовал ее чародей. – Давно я тебя не видел.

– И тебе долгих лет, – пришамкивая, отозвалась старуха и, беззвучно захихикав, вытерла выступившую в углу незрячего глаза слезинку костяшкой коричневого пальца. – А уж я-то тебя школько не видела… Только лет долгих ты мне не желай. Шама не хочу. Жажилась, пора уже… А помнишь, какая я была? Жря ты на мне не женился, когда швою Ильму потерял, я тогда крашивше была, чем Айка, и по тебе тшелый год шохла…

Старуха вздохнула.

– Внуки-то где? – спросил Скарр.

– Ушли. Еще ш рашшветом ушли, а куда – не шкажали. Раштак вшех мужиков увел. Дом на меня оштавили. Да я не жалуюсь, што мне, штарой, впервой? Обидно только, што не шкажали…

– Ушли с оружием или так?

– Кажишь, ш оружием… Нет, не шкажу. Я, штарая, и не шлышала. Да шам пошуди: мужиков мало, гранитшу боронить некому, как же беж оружия? Да ты у жряших шпроши…

– Спрошу, – кивнул Скарр, прощаясь. – И все-таки долгих лет тебе, Нуоли. И крепких правнуков.

Он вовремя отошел от старой, как он называл про себя Нуоли, хотя сам был еще старше, – через

площадь вприпрыжку бежал мальчонка лет десяти, и бежал не слишком прытко, из чего можно было сделать вывод, что торопится он не по своей охоте, а послан матерью по какому-то делу.

– Стой, – сказал Скарр.

Мальчишка затормозил пятками, подняв облако пыли, и сам же чихнул. Его физиономия выдавала сильнейшее желание оказаться сейчас как можно дальше от страшного колдуна.

– Подойди сюда. Ближе, ближе, не укушу. Ты кто?

Вопрос, не удививший взрослого, удивил мальчугана: понятно, что колдун не обязан помнить имена всей мелюзги, что бегает по деревне, – но зачем он спрашивает, вместо того чтобы узнать колдовским способом?

– Арри. Мой отец – Ил-Луми, лучший охотник. Только его убили плосколицые…

– Куда так спешишь?

– К тетке Талви. – Мальчишка махнул рукой в неопределенном направлении. – Мама сказала мне, чтобы я нашел ее и позвал. У нас сегодня вкусный обед, а у Талви никогда ничего не получается сготовить, она только чужое есть здорова. – Арри вызывающе шмыгнул.

– Значит, подождет Талви, – заключил Скарр. – Скажи, а куда это подевались все мужчины?

– Так они же в поход ушли! – воскликнул мальчишка, не веря ушам. По всему было видно, что старый чародей стремительно падает в его мнении. Уж это-то он должен был знать! – Прямо с утра все и ушли. Вождь, Хуккан, Вит-Юн с Юр-Риком… ну и остальные. Обещали вернуться завтра, от силы послезавтра. Я тоже просился, только меня не взяли. – Мальчишка вздохнул. – Ничего, вот вырасту, стану вождем – тогда сам буду решать, кого брать в поход, а кого нет…

В этот момент Скарр выдал волнение – впрочем, наедине с мальчишкой и прислушивающейся слепой старухой можно было не опасаться потерять уважение племени.

– Чужаки… здоровы?

– Угу, – кивнул Арри, думая о чем-то своем, и вдруг встрепенулся. – Так из них же Юмми всю нечисть выгнала! Я видел: ка-ак пошел над крышей дым кружиться, а в дыму злые духи так и воют, так и грызут друг дружку! Тут и взрослым страшно было, а я не испугался!.. – Тут мальчишка тихонько охнул, поняв, что наболтал лишнего. – Я… побегу? Мне от мамы попадет.

– Беги, – согласился Скарр, только сейчас заметив, как дрожит его рука, сжимающая клюку. – Нет, стой… Куда они ушли?

– Не сказали. Вон туда ушли, через Полуденную, – мальчик махнул рукой на юг. – И Юмми с ними ушла, я видел.

– Хорошо. Беги.

Лесной пожар не сумел бы так выжечь душу, как простодушная болтовня малолетки! И не в том было дело, что Растак все-таки решился рискнуть – этого следовало ожидать, вождь и не скрывал своих намерений! Но Юмми?..

Слепая Нуоли бормотала что-то вслед – Скарр не слышал. Он не видел площади, не видел ничего, ноги сами шли куда-то, и только клюка размеренно постукивала в такт шагам. Внученька, преемница, как ты могла? Ведь предала… Может быть, болея душой за деда, желая его спасти… да, скорее всего, так и было, хотя какая теперь разница? Да, ты любила дедушку, а он любил тебя и в тебе, а не в Ер-Нане, видел свое продолжение. Как же ты могла, любя деда, предать то, что для него важнее жизни, ради чего он не позволил болезни сломить себя и встал еще раз – должно быть, в последний?.. Не слыхано от века, чтобы кудесник повернул против Договора. Нет преступления страшнее, и не будет тебе прощения, внученька. Такое не прощается.