Запретный рай

Бекитт Лора

Эмили долго молчала. Потом спросила:

— А ты?

— Я торговала крадеными вещами. Сперва меня приговорили к смерти, а потом заменили повешенье ссылкой.

— Почему же тогда суд назначил мне такое мягкое наказание? Ведь я хотела украсть жемчуг у знатной дамы! — с едкой горечью произнесла Эмили.

— Потому что ты иностранка. Это могло бы вызвать скандал.

Не выдержав, Эмили тяжело вздохнула, и в ответ на это Келли бодро произнесла:

— Выше нос! Многие думаю, что Хобарт-таун —

край света, однако я слышала, что там всегда тепло. И потом в колонии не будет решеток. А где нет решеток… — опасливо оглянувшись, она не закончила.

Началась суетливая посадка, после чего переполненный баркас пополз по серой Темзе навстречу напоминавшему черную глыбу кораблю.

— Знаешь, как называется наше судно? — спросила Келли у Эмили, молча слушавшей скрип весел в уключинах и ленивый плеск воды.

— Нет.

— «Провидение»! Хорошее название, не правда ли?

Эмили ничего не ответила.

— Давай держаться вместе? — предложила Келли. — Я слышала, ты умеешь читать и писать. А карту ты представляешь? Где находится эта чертова Тасмания?

— Да, — сказала Эмили, — я хорошо представляю карту. Этот остров расположен близ южных берегов Австралии.

Она вспомнила, как в детстве лежала на огромной карте, гордости Рене, двигая по ней игрушечный кораблик. Уже тогда она назубок выучила расположение всех обозначенных на ней материков, островов, океанов, морей и стран.

— Если вы думаете о побеге, то бежать там некуда, разве что в гости к людоедам! — вмешалась какая-то женщина.

— Заткнись! — беззлобно бросила Келли.

Палуба «Провидения» пахла свежей сосной. Загорелые мускулистые моряки с живым интересом разглядывали каторжниц, выискивая среди них тех, кто был помоложе и покрасивей, и протягивали к ним жадные руки.

А на берегу толпились другие мужчины, возлюбленные или мужья арестанток. Многие женщины, глядя на них, рыдали и махали руками. Кроме провожающих на пристани теснились предприимчивые торговцы. Женщины спускали вниз на веревках узелки с деньгами, а взамен получали продукты, кое-какие вещи, а также бутылки с джином и ромом.

— Тебя никто не провожает? — спросила Келли, заглянув в сухие глаза Эмили.

— Нет.

— Сдается, моряки захотят выбрать себе подруг на время нашего долгого плавания. Они всегда так делают. Женщины будут чинить им одежду, готовить еду и, конечно, спать с ними. Хорошо бы подцепить кого-то рангом повыше!

— Зачем тебе это?

Келли сверкнула карими глазами.

— Чтобы не питаться одной тюремной похлебкой и не ночевать на голых досках!

— Лучше я стану спать на голых досках.

Келли усмехнулась.

— Ты обещала хранить кому-то верность?

— Только самой себе.

Каторжницам велели занять крохотные каюты, в потолке

каждой из которых был небольшой люк. Эмили с опаской поставила ногу на ступеньку, однако дабы избежать прикосновения рук двух помогавших узницам матросов, поспешила спуститься вниз. Там, как и в тюремной камере, были нары — в целых три этажа. После небольшой, хотя и бурной перебранки Келли удалось отвоевать нижнюю полку для себя и для Эмили.

В течение нескольких дней они задыхались в тесных каютах. Через иллюминатор виднелась только полоска воды и дальний берег, люки были закрыты, и узницы могли выходить лишь в узкий внутренний коридор, отделявший каюты правого борта от кают левого. Кормили, как и предсказывала Келли, жидкой, едва теплой похлебкой, обнаружить в которой листок капусты или ломтик картофеля считалось большим везением и даже роскошью. И умываться, и пить приходилось из общей бочки, на поверхности которой плавала грязная пена.

Между тем каторжницы все прибывали и прибывали: кто-то из окружных тюрем, другие — из дальних районов Англии. Наконец после недельного стояния на рейде судно отправилось в путь.

Стремясь в последний раз увидеть родной берег, обитательницы каюты отталкивали друг друга от иллюминатора. Только Эмили сидела на месте. Ее лицо было спокойным, глаза — сухими, хотя именно в эти минуты навсегда обрывались последние нити, связывающие ее с прежней жизнью. Она не позволяла себе ни вспоминать, ни страдать, ни думать. Думать о прошлом. И тем более — о будущем.

Когда «Провидение» вышло в открытое море, поднялся ветер и началась качка. Слышался яростный плеск волн, ударявшихся о деревянную обшивку бортов, резкий скрип шпангоутов; по полу каюты перекатывались железные кружки и миски. Корабль кренился то в одну, то в другую сторону, и узницы с трудом удерживались на своих полках. Многих тошнило. Масляная лампа, болтавшаяся под потолком в узком проходе между каютами, беспомощно мигала, пока совсем не погасла. В тесных помещениях нарастало зловоние.

Эмили говорила себе, что все, упоминавшие об условиях, в каких содержались каторжанки, были правы: маленькие дети ни за что бы не вынесли такого путешествия.

К утру ветер стих, и арестанток выпустили на палубу. Обессилевшие, бледные, они жалко щурились от яркого солнца. Когда было объявлено о том, что откроют люки, к бакам с водой образовалась очередь. Каждая женщина хотела привести себя в порядок, дабы более-менее сносно выглядеть перед мужчинами.

Те сыпали непристойными шутками, подходили к понравившимся женщинам и делали им конкретные предложения. Келли Джонс раскраснелась от удовольствия: ей повезло больше других — ее выбрал корабельный стюард. Теперь она могла быть спокойна за свое пропитание.