Запуск разрешаю! (Сборник)
Шрифт:
По команде нас строят. Всем распоряжается мичман. Старшие офицеры стоят поодаль. О чем-то разговаривают и смеются. На меня — ноль внимания. Выхожу из строя. Фланирую мимо офицеров. Может, кто заметит? Безрезультатно. Звучит команда: «Стать в строй. В баню бегом марш!»
Баня оказалась совсем рядом. Тяну время. Стараюсь зайти последним. Думаю, может, опоздал мой офицер. Скоро подойдет. Остаюсь на улице один. Мичман толкает чуть ли не в шею.
— Давай-давай. Сейчас получишь форму, потом мыться, переодеваться и в казарму.
Я упираюсь, требую отвести меня к офицерам. После перебранки мичман
Реакции никакой. Три пары глаз уставились с явным непониманием. Говорю многозначительно, с намеком.
— Я от Фраймана. Может, мне мыться не надо? Зачем мне зря мыться.
Офицеры переглядываются. Старший из них интересуется:
— У вас что, папа Фрайман? У нас были евреи, но все мылись в общей бане, без фокусов.
— Да нет. Я не еврей. Я просто от Фрай-ма-на. Понимаете?
Тут старший как заорет: «А мне до… а мне по…! Хоть от Рабиновича! Немедленно марш в баню!»
Такая она, жизнь. Не соскучишься. Вчера был уважаемым человеком. Вел умные беседы, общался с интересными людьми. Учил их, что говорить, как держаться перед камерой, куда смотреть. Брал интервью, задавал коварные вопросы. Произносил страстные монологи, вещал с экрана, как с амвона. Критиковал и клеймил, одобрял и хвалил. А всего через сутки: «Стоять! Молчать!» И матом по ушам, для убедительности… А что делать?.. Всё как в анекдоте:
На шахте — день получки. Денег, как всегда, всем не хватит. У кассы бурлит огромная толпа хмурых людей. Все стремятся протиснуться к заветному окошку. Два товарища работают локтями в паре. Маленький толкает сзади огромного верзилу. Они с боями пробиваются к кассе.
— Мыкола, Мыкола, давай! Мыкола, лезь. Лезь, Мыкола, а то не хватит!
Мыкола с трудом, преодолевая натиск конкурентов, пробивается к кассе. Вдруг появляется табличка «Денег нет». Окошко кассы захлопывается. Маленький шахтер, еще не зная об этом, продолжает толкать товарища в спину: — Мыкола, Мыкола, давай. Давай, Мыкола!
Мыкола поворачивается и как заедет пудовым кулаком напарнику в ухо.
— Мыкола, ты шо, сдурел?!
— А шо делать? — отвечает раздосадованный Мыкола. — Скажи, шо делать?
А что делать? Иду в баню. Раздеваюсь донага, сдаю гражданскую одежду, становлюсь под душ, естественно, холодный. В руке — единственное, что связывает с прошлой жизнью, что может спасти — заботливо упакованный в целлофан клочок бумаги с номером: «921-46, добавочный — 231, пароль „Зенит“, соединить с девятнадцатым». Так или что-то в этом роде.
После помывки и переоблачения в военно-морскую форму с удивлением рассматриваем и еле узнаем друг друга. Еще вчера, на судне, чем-то похожие, а в чем-то разные, мы все были равны. А сейчас… Оказалось, что тот серьезный дядя в очках и шляпе — всего лишь рядовой, а болтун и матерщинник — офицер, капитан. Или тот нахальный тип, что верховодил на судне, только сержант, а его знакомый, которым он помыкал всю дорогу, пришпилил себе три звезды на погоны —
Звучит команда: «Стро-иться!»
Не люблю службу только за то, что строиться надо чуть ли не каждые пять минут. А уж про остальное… Что говорить.
Нас делят на две роты. Одна останется на базе. Другая — уйдет в сопки, научения. Будет жить в тундре, в палатках. Это при минус пяти ночью! Бр-р. Сплошная романтика. Сначала искали добровольцев. Оказалось, приехали сплошь нормальные люди. Тогда бросили старинный армейский жребий — рассчитались на первый-второй. Слава богу, повезло, остаюсь на базе. Значит, буду в казарме, в поселке, в цивилизации. А главное — стоит позвонить по заветному номеру — и меня легко можно доставить с берега на корабль. А там — здравствуй, жена. Привет, родной город. В сопках — не-е, никто не найдет. Даже искать не будут…
Так размышляю я и вдруг слышу:
— Это вы от Розенталя?
Ну, думаю, вот оно. Сработало. Свершилось. Дозвонился Виктор Зиновьевич. Браво, Фрайман! Звучат продолжительные аплодисменты, переходящие в овацию. Вот оно — настоящее человеческое счастье. Поворачиваюсь, — передо мной стоит «каптри». Тот, который обозвал меня недавно Рабиновичем. Он мне поначалу не понравился. И вдруг оказывается, он — мой спаситель. Это ж надо так ошибиться.
— Не от Розенталя, от Фраймана, — с радостной надеждой поправляю я.
— Не спорьте со старшим по званию. Сказал, от Розенталя — значит, от Розенталя. Говорите, мыться не любите? — Тон офицера не предвещал ничего хорошего. — Тогда зачем вам оставаться на базе? Евреев мне здесь не хватало.
— Я не еврей.
— Значит, хуже еврея!
— Тогда кто я, по-вашему?
— Молчать!
— Я просто из любопытства…
— Молчать! Выйти из строя! Стать в другую команду. Отправитесь в сопки. Там бань нету.
Далась ему эта баня.
— А телефон?
— Что?
— Я говорю, позвонить оттуда можно?
— Какие в тундре телефоны, чукча еврейская. Стать в строй!
Первая неделя службы прошла сносно. Наш лагерь разбили в десяти километрах от поселка. В голой тундре. Мы сами установили палатки. Построили кухню, соорудили туалеты. Продуктов было мало, но выручали домашние запасы. Привезенная с собой водка согревала. Скрашивала длинные, холодные вечера. Через две недели пятьдесят человек, оторванные от привычного уклада и отправленные в сопки, стали потихоньку сходить с ума. Целыми днями свободные от дежурств на кухне и в штабной палатке «партизаны» дулись в карты. Играли на деньги, форму, выпивку. Бренчали на гитарах, ругались. Иногда доходило до драк. Молотили друг друга без крови и ожесточения. Так, чтобы согреться и размять кости. В поселок ходить запрещалось. Убежать в самоволку не было возможности. Дежурные кадровые офицеры не смыкая глаз следили, чтобы весь личный состав оставался на месте. Похоже, это была главная военно-стратегическая задача наших учений. От безделья мы часами лениво слонялись вокруг лагеря.