Запуск разрешаю! (Сборник)
Шрифт:
— Нормально, — повторила теща. Она подошла к Ане. Приложила ладонь к голове. — Покажи язык. Скажи: «А-а».
— А-а.
Мне предложила выйти на кухню. Там потребовала:
— А ну дыхни!
Пришлось все рассказать. Про бессонницу, учебу и экзамен, к которому мы так долго готовились.
— Ну вы дураки, — сказала, выслушав, теща. — Точно ненормальные. Месяц учили физику? С ума сойти. Кому сказать — засмеют.
— А что, что нам оставалось делать? — допытывался я шепотом.
— Как что? — удивлялась теща. — Известно что.
— Ну, например.
— Дать
— Вы понимаете, что говорите? Какую взятку? Какому преподавателю?
— Что я такого сказала?
— Вы же знаете мои принципы — я взяток не даю. К тому же, как вам прекрасно известно, я ведущий программы «Слушается дело…».
— Да что вы говорите!
— В которой мы разоблачаем этих самых взяточников!
— Ой-ой-ой. Разоблачитель.
— И где взять столько денег? — вступилась за меня Аня. — Бабуля, ты не представляешь, какую уйму денег это стоит…
— На удочки и спиннинг деньги как-то находятся, — не сдавалась теща. — А вот для жены…Чего ни коснись — денег нет. Нет денег.
Назревал очередной скандал. Вдруг из-за двери появилась Вера. Лицо ее сияло. Казалось, она помолодела лет на десять. Будто чувствовала себя юной первокурсницей, вернувшейся только что из института.
— Сдала? — выдохнули мы хором.
Вера подошла к холодильнику. Достала пачку сока. Налила и мигом осушила полный стакан.
— Пять баллов!
— Ура-а! — закричали мы с Анькой. Теща перекрестилась.
— Господи, какое счастье, — говорю. Целую жену и снова открываю холодильник. — Я верил в тебя, Верунчик. Мама, — с гордостью объясняю дочке, — была у нас самой умной, самой сообразительной и самой красивой на курсе. По такому случаю — всем шампанского! Наконец-то вернется нормальная жизнь. Выпьем, и можно спать спокойно.
Все засуетились. Аня поставила на стол фужеры. Теща открыла коробку конфет. Хлопнуло шампанское.
— Думаю, пить еще рано, — вдруг сказала Вера. Лицо ее стало серьезным и озабоченным. — Не время расслабляться.
— Почему, Верунь?
Жена внимательно изучала настенный календарь.
— На следующей неделе — химия. А двадцать четвертого, — Вера карандашом отметила нужную дату, — математика. Думаю идти на повышенную стипендию!
— Да ты, мать, того, — всерьез забеспокоился я.
— Думаешь, не потяну?
Веру не покидал задор, который всякий раз охватывает студентов в первые минуты после успешной сдачи экзамена:
— Справлюсь! Так что рано нам расслабляться! Правда, Аня?
Дочь испуганно отшатнулась. Бутылка в моей руке дрогнула. Шампанское полилось на стол мимо бокалов. В груди что-то сжалось и заныло. Появилось ощущение полного тупика: «Что-то мы недодумали с методом. Причем серьезно. Что именно? Где просчитались? Почему? И что делать теперь?»
Дальнейшая жизнь виделась туманно. С обязательным посещением «желтого дома». Регулярным общением с санитарами…
Теща осела на табурет. Аня вымученно улыбалась. Впереди нас ждали серьезные испытания.
Все это я не стал рассказывать Фрайману, отнимавшему у меня учебники по физике, химии и математике. И правильно. С его энергией и обширными
К счастью, вскоре все наладилось. В дом вернулись тишина и покой. Что интересно — всеобщее семейное выздоровление было как-то связано с моей работой. Как только закрыли передачу «Прогресс» — у Веры напрочь прекратились ужасные, изнурительные сновидения.
Вот такое удивительное совпадение. Такой медицинский прогресс.
Тьфу! Тьфу! Тьфу!
Эти тупые капиталисты
Самолет летит высоко над заснеженными облаками… Маленький серебристый Як-40 над огромной белой пустыней. Четверть часа назад мы поднялись с мурманского аэродрома, оставив под собой пологие голые сопки.
Пассажиров в салоне международного рейса немного. Несколько моряков, возвращавшихся из плаванья, режиссер Молчанов и я.
Молчанов спит. Его расслабленное грузное тело едва вмещается в откинутом кресле. Серебрящаяся густая шевелюра разметалась по голубой обивке. Аккуратно подстриженная бородка вытянулась по курсу движения. Вдруг что-то его начало тревожить. Дыхание стало неровным, прерывистым. Молчанов просыпается. Хлопает себя по карманам брюк, запускает руку внутрь пиджака. Затем, согнувшись, нащупывает оставленный под креслом портфель. Что-то лихорадочно в нем ищет. Проснувшись окончательно, вскакивает и, сбросив ремни безопасности, устремляется к кабине летчиков. Из-за плотных темно-синих занавесок слышны удары в дверь пилотов и громкий крик:
— Разворачивай! Разворачивай назад!
Его останавливает подоспевшая стюардесса. Но разве ей, молоденькой и хрупкой, унять крупного отечественного режиссера. На шум из кабины вышел кто-то из экипажа. В это трудно сейчас поверить — вышел запросто, без опасений.
— Что произошло? В чем дело, товарищ?
— Деньги. Я деньги забыл, — слышен возбужденный голос.
— Какие деньги? Где?
— В Киркенесе. Во время регистрации бумажник оставил на стойке. Все деньги.
— Ну, товарищ… — мягко упрекнул пилот, собираясь вернуться в кабину. — Ну вы даете…
— Высадите в Мурманске, — придерживает его за рукав режиссер, — а я оттуда в Киркенес на машине…
— Это вам, что? Такси? Лариса, следите за порядком.
Из-за ширмы Молчанова выводит стюардесса Лариса. Возвращает пассажира обратно в кресло.
— Я деньги забыл в Киркенесе, — сообщает он мне.
— Слышал, — говорю, — как ты убивался.
— Твои-то целы?
— При мне, — хлопаю по кожаной груди. — Видишь, даже куртку не снимаю.
Молчанова это не успокоило. Уткнулся в переднее кресло, обхватив голову руками.