Запятая Судьбы
Шрифт:
Воин вздохнул:
— Когда же ты научишься разговаривать по-человечески? Хорошо. Офис в курсе, что мы задержимся?
— Да.
— Тогда пойдём.
Длинноволосый закурил, и они не спеша покинули цех.
954 год н.э. Киевская Русь.
К этому маленькому озеру в глубине глухого леса давно никто не забредал. Мало кто из живущих в урбанизированном мире до сих пор представляет, что на самом деле означает словосочетание «глухой лес». Полупрозрачные лесополосы вдоль основных автомобильных трасс, чудом уцелевшие зелёные участки по соседству с дачными массивами — вот,
Но есть и те, для кого лес не только опасность и источник для заработка. Так было и раньше, в далёкие времена, когда это древесное море простиралось куда дальше и шире, а люди, жившие рядом, носили мечи у пояса и слыхом не слыхивали про слово «машина». Жизни тех людей давно истаяли в веках, но маленькое озеро до сих пор помнит ночь, когда на его берегах вершилось таинство.
Лёгкая рябь пробежала по поверхности воды. Одинокая женская фигурка с распущенными светлыми волосами показалась меж вековых деревьев. Узкая ладонь ласково погладила глубокие морщины коры, тонкие пальцы на мгновение задержались на стволе, отдавая частичку тепла и принимая благодарность. Лёгкий ветер качнул длинный белоснежный подол почти невесомого одеяния. В эту ночь луна не взошла на небо, лишь свет далёких звёзд, невероятно яркий для стороннего наблюдателя, найдись он в глухой чаще, освещал путь гостье лесного озера. Она неспешно подошла к самой кромке воды, улыбнулась чему-то своему, присела на корточки и осторожно провела рукой по тёмной поверхности.
— Здравствуй, сердце леса, — тихий голос сплелся с шелестом ветра и журчанием глубинных течений. — Прости, сегодня я пришла к тебе с просьбой.
В тишине, если ночной лес можно назвать тихим, громко плеснула рыба. Женщина вновь улыбнулась и медленно выпрямилась, одним движением скидывая своё тонкое одеяние.
— Духи воды, земли и древ да услышат меня.
Волосы плеснули золотой волной под порывом ветра.
— Духи живущих и плоть ушедших да услышат меня.
В середине озера снова появилась рябь, прошла по воде и переметнулась на траву у берега. Земля будто вздохнула, внимая древним словам.
— Свет звёзд, что ещё живы, и мёртвое сияние светил, что погибли, да будут моими свидетелями!
Окутанная холодным светом, тоненькая обнажённая фигурка воздела руки к небу.
— У сердца лесов испрашиваю силы, чтоб не оборвался путь живущего. Чтоб не достиг его ни металл хладный, ни огонь пылающий, ни вода текущая, ни коготь, ни зуб звериный, ни сила тех, кто страшится света Ярилы, ни когти, ни зубы их.
Прядь волос, перевязанная бечевой, полетела в озеро. Вода чуть раздалась в стороны и беззвучно сомкнулась над подношением.
— Да не коснётся его дыханье Той, что приходит за всеми, покуда на то не будет воли моей. Кровь моя да будет залогом его жизни!
Остро отточенный нож возник в её ладони, будто из воздуха. Узкое лезвие глубоко взрезало нежную кожу на запястье, и тяжёлые капли ударились о гладь воды.
— Воде, земле и
Кровь собралась в ладонь, сложенную лодочкой, и разлетелась по поляне широким веером.
— Да будет воля моя крепка, дух мой твёрд, а слово моё нерушимо.
Удовлетворённо вздохнул ветер, вновь плеснула в озере рыбина, согласно качнулись деревья. Та, что проводила обряд, кивнула своим мыслям и наклонилась за одеждой.
В глубине леса коротко и зло провыл волк. Женщина медленно подняла голову. На лице её застыло выражение ужаса.
— Не может быть, — прошептала она. Несколько минут лихорадочных поисков в траве у берега, и она замерла на коленях. Её полный отчаяния взгляд застыл на едва видном в звёздном свете, одиноком отпечатке волчьей лапы. След был старым, чуть оплывшим, а в самом его центре алела капля крови.
— Нет!!! — её крик, казалось, разбудил спящий лес. Мощный порыв ветра загудел в кронах, в глубине чащи затрещали сучья. — Нет, сердце леса, верни мой залог… — она осеклась. Озера не было. Беззащитная обнажённая женщина стояла среди глухого леса в полном одиночестве.
— Боги… — она отшатнулась, запнулась о корень и с налёту ударилась виском об острое каменное ребро, выступавшее из земли. Густая тёмная кровь оросила камень и начала впитываться в него. Где-то вдалеке завыли волки. Обряд был завершён.
Глава первая
2012 год. Июль. Санкт-Петербург, набережная реки Фонтанки, ресторан «На Абордаж».
— И что ты теперь будешь делать?
— Украду Мерседес небесно-голубого цвета и отправлюсь грабить банки. — Олег взглянул на ошарашенное лицо собеседника и расхохотался. — Да расслабься, Слав. Двадцать первый век на дворе. Хреново, конечно, но эта гадость лечится. Мне назначили курс антибиотиков, пропью — и всё будет в норме. Форма болячки лёгкая, угрозы окружающим нет. В офисе только не распространяйся, а то мало ли что…
— Конечно, я никому не скажу.
Они сидели в маленьком пивном ресторанчике на Невском: худощавый, подтянутый Олег и полненький Славик. Не то чтобы тот был близким другом Олегу, просто так сложилось, что других у него не было. Поэтому, когда он получил не самые утешительные новости о своём здоровье, выговориться получилось только Славе.
— Спасибо, чувак. Сам понимаешь, если отдел кадров решит, что мне лучше держаться подальше от нашей фирмы с этой гадостью в организме, податься мне будет, считай, некуда. Меня и сюда-то взяли со скрипом.
— Ну да, ты же у нас лимита поганая.
Славик беззлобно рассмеялся, Олег подхватил. Он перебрался в Санкт-Петербург два года назад, после гибели родителей в авиакатастрофе. Выпускник юридического факультета гуманитарного института города Екатеринбурга, Олег Хизов отмечал годовщину завершения своих мучений в альма-матер, когда в теленовостях объявили о крушении самолёта. Шок, опознание тел, ступор, многодневный запой, похороны, поминки, снова алкоголь… Серую муть, поглотившую его после злосчастного вечера, смог развеять только ветер будней с запахом отчаяния: кончились деньги. С работы Олега уволили, как выяснилось, за три месяца до того, как он начал возвращаться к реальности. Жизнь упорно брала своё, вне зависимости от участия Хизова. Олег похмелился на последние средства, прояснившимся взором обвёл квартиру, в которой прошло его беззаботное детство, и принял то единственное решение, которое может принять двадцатитрёхлетний балбес, лишившийся самых дорогих людей и подверженный юношеской неврастении. Квартира была продана за месяц, а кристально трезвый Олег заказал билет на первый же рейс «куда бог пошлёт». Бог кинул кубики, и точки сложились в слово «Санкт-Петербург».