Заратустра: Смеющийся пророк
Шрифт:
И все мои странствия и восхождения — они были лишь необходимостью и помощью неумелому: только лететь хочет воля моя, лететь в тебя, в твои просторы!
И что ненавидел я больше, чем медленно ползущие облака и все омрачающее тебя? И собственную ненависть свою ненавидел, потому что она омрачала тебя!
Ненавижу я медленно ползущие облака, этих крадущихся хищных кошек: они забирают у тебя и у меня то, что у нас общее — ничем не ограниченное, беспредельное утверждение и благословение...
Но сам я — благословляющий и утверждающий, только бы ты было надо мной, чистое, светлое небо, бездна света! Тогда во все бездны понесу я святое утверждение мое.
Я стал благословляющим и утверждающим: для того
И вот благословение мое — быть над каждой вещью ее собственным небом, ее круглой крышей, ее лазурным колоколом и вечным покоем; блажен, кто так благословляет!
Ибо все вещи крещены в источнике вечности и по ту сторону добра и зла; а добро и зло суть только бегущие тени, влажная печаль, ползущие облака...
Мир — глубок, и он глубже, чем когда-либо думалось дню. Не все дерзает говорить перед лицом дня. Но день приближается, и мы должны расстаться!
О небо надо мной, стыдливое, пылающее! О счастье мое перед восходом солнца! День приближается, пора нам расстаться.
...Так говорил Заратустра.
Заратустра может говорить только поэтично. Он бессилен. Проза для него почти невозможна, ибо есть высоты и глубины, доступные только поэзии — проза слишком буднична.
Поэзия — не просто форма, это и определенный дух, красота, изящество. С точки зрения языка его высказывания, возможно, и нельзя назвать стихами, но никто не сможет отрицать, что это — поэзия в чистом виде. По своему духу, в самом своем основании они поэтичны.
Так что пожалуйста, не понимайте эту прозу так, как обычно понимают прозу. В ней нет логики, но она необычайно эстетична. Его слова выражают не то, что выражают слова в словаре. Его слова — только крылья, указатели, но они всегда указывают за переделы слов. Они всегда намекают на большее, чем могут сами вместить.
Другими словами, Заратустру нужно понимать метафорически, а не буквально. Он — не человек буквы, он — человек подлинного опыта. Эти строки, "Перед рассветом", не просто красивы — в них содержатся великие озарения, и они могут помочь всем тем, кто не хочет ограничиваться умом, кто хочет трансцендировать его.
Трансценденция человека и человеческого ума — главное учение Заратустры.
О небо надо мной, чистое, глубокое! Бездна света! Созерцая тебя, я трепещу от божественных желаний.
Небо символизирует пустоту, но не в негативном смысле... Пустоту, которая полна, переполнена. Небо — это древнее слово: то, что мы сейчас называем "пространство, космос".
Заратустра страстно стремится к беспредельности: никаких ограничений для человеческого духа, никаких границ для человеческого полета. Вот почему он носит с собой орла как символ стремления подняться выше звезд. Он первый человек, который жаждет так многого; и пока вы не возжелаете так много, вы останетесь мелкими.
В этом разница между желанием и страстью: страсть всегда направлена к священному, желания достижимы. Страсть направлена к невозможному; и пока вы не устремитесь к невозможному, вы не сможете подняться к своей абсолютной высоте и не сможете проникнуть в свою предельную глубину.
Заратустра очень ясно говорит, что единственным вызовом для человеческого сознания должно быть невозможное. Ничто меньшее он не примет как цель. Все достижимое не стоит того, чтобы к нему стремиться, все возможное уже потеряло свое духовное значение. Только невозможное даст вам достаточное пространство, чтобы быть вашим высшим "я", чтобы стать вашей вечностью.
Для Заратустры невозможное — синоним Бога. Если вы способны понять его невозможное, вы поймете, как религии принизили и обокрали это прекрасное слово — "Бог".
Бог не существует. И Бог недостижим; Бог — просто другое название невозможного. Но вы не можете стать сверхчеловеком, если не стремитесь к невозможному. Небо — это пространство без всяких границ. Это свобода от всех оков прошлого, от всех уз, делающих вас такими посредственными, хитрыми, завистливыми.
Недавно Анандо показала мне одну карикатуру — это замечательная картинка, но правительство Тамила Налу в Мадрасе потребовало от художника публичных извинений. Он, конечно, отказался, потому что не называл никаких имен. На карикатуре изображены две фигуры; под человеком, похожим на карманного воришку, написано "министр", а под человеком, похожим на дакойта, вора — "главный министр". Кого это может разозлить? И особенно в демократической стране, где вы постоянно хвалитесь свободой слова. Он никого не называл по имени, а в Индии полно министров и главных министров.
На самом деле, кто действительно должен был обидеться — так это карманники и дакойты. Но у них, по-видимому, есть некоторое чувство юмора. Ни карманники, ни дакойты не пошли в суд, чтобы сказать: "Это оскорбление".
Но главный министр Тамила Налу и все законодательное собрание единогласно проголосовали за то, чтобы отправить этого человека в тюрьму на год, потому что он отказался извиниться. Этот художник уже отсидел три дня... но по всей стране поднялся большой шум, что это полный абсурд. Он не упоминал никаких имен, и если даже карикатура наносит такой ущерб вашему положению, то это значит, что в ней есть доля правды. Все обиженные выдали себя, они признались, что это карикатура на них; иначе на что обижаться, там ведь не было имен.