Заражение
Шрифт:
– Вам нужно срочно явится в институт. Постарайтесь спуститься через пятнадцать минут к подъезду, вас заберут.
– Не надо меня забирать, я сам приеду, – сказал Трошин, с трудом понимая, что происходит.
– Как скажете. Наша машина будет вас сопровождать. До встречи.
Связь разъединилась.
– Леня, – жена положила руку ему на плечо, – что-то случилось?
Он не хотел волновать Елену Петровну, она уже была на пенсии и имела право жить спокойно, без нервотрепки.
– Все нормально, Лена, спи. Из Москвы комиссия пожаловала, ты же знаешь,
– Ох… Леня… – в ее голосе он услышал тревогу. После сорока лет совместной жизни она шестым чувством угадывала, когда что-то шло не так. – Когда это уже закончится?
– В этом году передам дела Золотову. И мы свободны, как страусы в голубых небесах!
– Леня, страусы не умеют летать.
– Зато быстро бегают.
Она посмотрела на него внимательно – в холодной синеве зачинающегося утра ее глаза выглядели огромными и прекрасными, как и тогда, в день их знакомства в студенческой общаге МГУ на праздновании первокурсников. Лена поступила на педагогический, а он уже был на третьем курсе биологического. Его притащил на кутеж друг, Сева Воронов, который сейчас стал зам министра здравоохранения.
– Леня, точно ничего не случилось? Ты обещал на выходных съездить в Москву, пора и гардероб немного обновить к зиме…
– Абсолютно ничего. Но… обещать ничего не буду, вполне возможно, что и задержусь – заключительная проверка. Это очень-очень важно, сама знаешь.
Она знала. Она помнила.
– Да, – сказала она. – Иди. Звони по возможности. Или хотя бы пиши в Ватсапп.
– Обязательно, дорогая, – он обошел кровать, наклонился и поцеловал ее в сухие теплые губы.
Ни через пару секунд, ни через десять, и даже через минуту дверь кабинета не отворилась. То ли охранник отвлекся, то ли действительно был глуховат, но даже стука шагов они не услышали.
– Что… что они там говорили? – пересохшими губами спросил Золотов. – Только не включай так громко, черт… как же я испугался… – С его лба стекала крупная капля пота – виски, затылок и шея были мокрыми.
– Они не говорили. Они мычали что-то нечленораздельное. Малек, ламолек, что-то такое…
– Они помешались? Кто их отбирал? – Трошин наклонился над экраном. – А это кто там? – он показал пальцем за кулису, которая волновалась, выдавая очертания человека.
– Сейчас попробую камеру найти другую, по идее на сцене есть еще одна… – через минуту изображение сменилось широкоугольным, охватывающим сверху как саму сцену, так и то, что творилось за кулисами и даже часть зала.
– Вон он. Да, – палец Трошина скользнул влево. Там стоял человек в зимнем спортивном костюме. В руках его была спортивная сумка.
– Но это же… – Трошин не договорил. Все и так знали, кто это, и в представлениях он не нуждался – могущественный, опасный и преданный Ренат Газзаев, начальник службы безопасности НИИ. – Господи… – прошептал директор. – Как же так… Ренат…
Автоматически он наполнил стакан виски и залпом опорожнил его.
– Не пейте много, –
– Я и не пью, – огрызнулся Трошин. Действительно, судя по его виду, он был трезв. Голос звенел от ярости: – Какой же сукин сын… продал! Продал за тридцать сребреников… Но… этого же не может быть, не может! – хоть он говорил шепотом, Золотов приложил палец к губам.
– Не шумите. Вы сами все видите.
Вдруг на сцену вышел штатский, тот, что недавно сидел под фикусом, кивая своей уродливой головой точно также, как кивают теперь все эти люди, еще утром бывшие обычными нормальными людьми – участниками тестирования вакцины от гриппа. Обычной вакцины от гриппа. Самый обычной. Или, все-таки, не самой? – холодное подозрение шевельнулось в сознании Трошина.
Он посмотрел на Лукина. Лукин имел непосредственный доступ к участникам и самолично контролировал ход тестирования. В момент происшествия он был в институте, в лаборатории, сегодня по графику его дежурство. Он часто заменялся и по сути, жил в институте.
Он подозрительно быстро нашел способ показать, что происходит – ни Трошин, ни Золотов не знали о подобных возможностях системы видеонаблюдения.
Потом он предложил… нет, это был я, вспомнил Трошин. Дрон предложил я.
Но… он не пьет. Разве нормальный человек может отказаться от виски ценой в пару тысяч долларов?
Если Лукин с ними заодно, то что дальше? И как намекнуть на это Золотову? Вдвоем они смогут его обезвредить, учитывая, что он не догадывается о разоблачении. Но зачем тогда Лукин показывает все это? – Мысли Трошина налетали одна на другую и чем дальше он сопоставлял факты, тем больше был уверен, что Лукин – предатель.
Скорее всего, охранник не прибежал, потому что знает: все под контролем. Это все объясняет.
– Нужно приоткрыть окно, иначе мы тут задохнемся.
– Да, только потише, – сказал Лукин, всматриваясь в экран компьютера на столе директора. – Попробуйте открыть его и проверить, пролезет ли дрон.
– Да, сейчас.
Трошин подошел к окну, загородился вертикальными жалюзи, а сам достал из внутреннего кармана куртки ручку и обрывок листка – на днях жена записывала, что нужно купить к дню рождения внука.
«Лукин с ними заодно. Нужно его вырубить», – написал он на листке мелким дрожащим почерком.
– Эй, Виталий, подержи эти жалюзи, мешаются, – позвал он Золотова.
– Сейчас, – откликнулся тот. – Запиши, что он говорит, это важно.
Лукин кивнул и поставил на запись – внизу экрана замигала красная точка. Штатский вышел на середину сцены.
Толпа кивала головами – безмолвно, отрешенно, голос человека со сцены, механический, неживой – разносился по всему третьему корпусу.
Золотов приподнял жалюзи, но Трошин привлек его и сунул в руку записку. Тот быстро пробежал текст глазами. Второй рукой Трошин открыл окно – в ту же секунду морозная свежесть ударила в мозг.