Зарево над Волгой
Шрифт:
— Говорят, что ты был женат? — уточнил комдив.
— Был, но жена бросила меня, когда я прибыл в Сталинград, — подтвердил майор. — Она нашла себе другого. Что мне оставалось делать?
— И ты нашел себе другую жену…
— Выходит, нашел. — Иван Лукич вскинул голову и твердо добавил: — Я люблю Оксану…
Комдив позвонил в госпиталь, и, пока он говорил, Бурлак сидел и ждал, какое он примет решение. Наконец генерал улыбнулся и сказал хирургу:
— Хорошо, я так и сделаю. Спасибо вам за заботу о
Положив трубку, комдив взглянул на майора:
— Готовь свою бригаду к боевым действиям, но тяжелую работу пока сам не делай, для этого у тебя есть заместитель, другие командиры. Ясно? — Тяжелое лицо комдива покраснело. — И все-таки кому ты хотел на меня жаловаться? — На его лице появилась улыбка. — Мне просто интересно знать.
— Кажется, я погорячился. — Голос Бурлака прозвучал напряженно. — Я бы не жаловался этому товарищу, а попросил бы помочь решить мою проблему.
— И кто этот товарищ? — усмехнулся комдив.
— Генерал армии Георгий Жуков! — Бурлак перевел дыхание. — В тридцать девятом я служил в 11-й танковой бригаде, когда Жуков на Халхин-Голе разгромил японских захватчиков. Из его рук я тогда получил награду. Он помог мне попасть с Дальнего Востока на Сталинградский фронт, и, кажется, я не подвел его.
— Большой у тебя, Иван Лукич, покровитель, ты уж держи свою марку высоко! — Комдив встал, давая понять, что разговор окончен. — А сейчас проверь, получили ли экипажи машин все необходимое для боя, потом мне доложишь!
— Слушаюсь! — повеселевшим голосом отчеканил Иван Лукич. Он взял под козырек и направился к выходу.
После ужина Бурлак уединился в блиндаже, закурил. Мысли об Оксане не оставили его. У него было такое ощущение, что Оксана где-то рядом, что он скоро увидит ее, но это ощущение быстро исчезло, и на смену ему пришло чувство отчужденности. В памяти всплыл недавний вечер, перед выпиской из госпиталя. Она явилась к нему веселая, улыбчивая, и он невольно спросил:
— Что случилось? Ты обычно приходишь ко мне грустная, какая-то задумчивая, а сегодня в глазах радость…
— Есть причина, Ванек! — Она шутливо ущипнула его за нос. Однако выражение веселости на ее лице не угасло.
— Скажи, какая причина? — недоумевал Бурлак и все смотрел на нее, словно видел впервые, а все потому, что она вошла в его сердце, и если раньше от подобной мысли он краснел, как мальчишка, то теперь воспринимал это как должное и ничему не удивлялся.
— Во-первых, тебя выписывают из госпиталя, значит, здоровье твое пошло на поправку. — Оксана загнула один палец на руке. — А во-вторых, у меня сегодня день рождения!
Бурлака будто ударило током.
— И ты, Оксана, молчала?! — воскликнул он и, не стесняясь раненых, лежавших рядом, обнял ее, прижал к себе и начал целовать.
— Ванек, да ты задушишь меня! — только и промолвила
Они вышли во двор госпиталя. Уже темнело. На небе гроздьями высыпали звезды. С Волги дул ветер, казалось, вот-вот пойдет снег. Но скоро ветер прогнал косяки серо-бурых туч, и стало светлее. У домика, что стоял неподалеку от приемного покоя, они остановились. Оксана сказала:
— Здесь находится кладовая, где я беру чистое белье для раненых, когда привожу их в госпиталь. Зайдем, а? А то я озябла. У меня есть ключ.
— А мне жарко, — улыбнулся Бурлак.
Оксана достала из кармана ключ и открыла двери. Он шагнул в проем, она следом за ним. Угол кладовой был забит сухой соломой, которой набивали матрасы и подушки для раненых. Оксана с ходу упала на солому и воскликнула:
— Солома мягкая, как перина! — Она приподнялась и взяла Ивана Лукича за руку. — Садись рядом, тут очень уютно и тепло…
Она очнулась от его объятий и, глядя ему в лицо, усмехнулась:
— Ну и грешники мы с тобой, Ванек!
— Война, Оксанушка, все наши грехи спишет! — засмеялся Иван Лукич. Он чувствовал смущение, но смятения в его душе не было…
Раздумья Бурлака прервал дежурный по бригаде, сообщивший о том, что ему звонят из санбатальона.
«Наверное, Оксана! — пронеслось в голове майора. — Неужели с ней что-то случилось?..» Эта мысль опалила его, и, чтобы унять волнение, он до боли сжал губы и провел тугой ладонью по лбу. Потом поспешно прошел в угол блиндажа, где находилась полевая связь.
— Майор Бурлак слушает! — густым басом прокричал он в телефонную трубку. Ему ответили, но, кто это был, он не расслышал из-за помех на линии. — Кто говорит?.. Теперь понял, что это военврач… Узнал ли вас? Захар Иванович, вы же клали меня в госпиталь, когда я был ранен, как же мне вас не узнать, голубчик?.. Да, память у меня цепкая. Что случилось?
— У меня для вас есть послание, — сказал Захар Иванович негромко, но четко.
— Чье послание?
— Оксаны Бурмак, Иван Лукич. Она рано утром улетела в Москву, — пояснил военврач. — В бою тяжело ранило работника штаба фронта, его решили направить в Москву в военный госпиталь, а медсестра красноармеец Оксана Бурмак его сопровождает.
— Кто ее командировал? — судорожно переводя дыхание, спросил комбриг.
— Начальник госпиталя, она как раз доставила туда раненых. Для вас она написала несколько строк и попросила меня передать вам конверт. Сможете сейчас подскочить в санбат? Только, пожалуйста, не на танке, не то раненые переполошатся.
— Еду! — бросил в трубку майор…
Вернувшись из санбатальона, Бурлак снова уединился в блиндаже, извлек из конверта листок и стал читать «послание» Оксаны: