Зарево
Шрифт:
Моего батюшку не разговаривали?
Мой-от батюшка разговорчив был,
Моя-то матушка разговорчива была...
Пропил меня батюшко
На винной рюмочке,
На пивной чашечке,
Из избы меня выжили,
Из роду племя не вывели. О-ох!
Слезы катились из глаз Татьяны, но она не вытирала их. Мария и Тоня сначала сидели притихшие, а потом подхватили песню, тоже еле сдерживая слезы грусти, рвавшиеся наружу.
Как лиха зверя из поскотинки,
Как гнилую щепку с улицы,
Как
Не бросай-ко ты меня, батюшко,
И буду я тебе гостюшка,
Дорога гостья, возлюблена и приголублена...
Шура глядела то на сестер, то на отца, сидевшего в задумчивости с опущенной головой, то на Николая, то на Костю, и у самой сердце сжималось то ли от радости, то ли от грусти. Она была счастлива, что совсем скоро ни на час не расстанется со своим любимым, но все же невыразимая тоска сжимала девичье сердце, тоска по тому, что теряла она, оставляла в прошлом что-то милое, что-то беззаботно детское, что-то наивно глупое, оставляла то, что не вернется уже никогда.
Лешка тупо смотрел в окно. С утра кусок не лез ему в горло, и лишь тяжелые неприятные мысли, как черви, копошились в мозгу.
– Отец, гармонь дай, - вскочил он вдруг с места.
– Зачем тебе? Поешь все? Остолоп! Проворонил девку. Так бы и треснул тебе!
– замахнулся на Лешку отец.
– Чего ты, - еле увернулся тот.
– Ну не люб я ей. Другой, видно, лучше.
А-а, плевать я хотел, - и он выскочил из дома, громко хлопнув дверью.
Лешка долго слонялся по улицам, пока его не окликнула Гланька, мимо дома которой он проходил.
– Лешк, а Лешк, - прокричала она, почти по пояс высунувшись из окна, зашел бы.
Лешка остановился, подумал немного и, безвольно опустив голову, поплелся в сторону Гланькиного дома, загребая носками дорожную пыль.
– Кто дома-то, - с порога осведомился он.
– Проходи, никого, - ответила довольная встречей Гланька, посумерничаем вместе.
– А мать с отцом где?
– Да вчера еще уехали к отцовой сестре на крестины. Ты проходи,
проходи, - хлопотала она, не обращая на Лешкин удрученный вид никакого внимания.
На стоявшем возле окна столе дымился сваренный картофель, лежал нарезанный ломтями хлеб, а запотевшая кринка с молоком завершала весь этот аппетитный натюрморт.
– Ждешь кого-то?
– спросил Лешка.
– Не-а, ужинать собралась, а смотрю, ты идешь. Дай, думаю, позову.
Лешка усмехнулся и пристально посмотрел на Гланьку. Она была ничего: ее дородное тело, туго обтянутое ярким цветастым платьем, манило и волновало многих мужиков. Пожалуй, если бы не Шура, Лешка влюбился бы в Гланьку.
– Чего уставился, - дернула его за вихор девушка, - проходи, садись, -подтолкнула она Лешку к широкой лавке.
– Выпить есть чего?
– хмуро буркнул
– Выпить?
– хихикнула Гланька.
– Ой, я и не знаю даже.
– Есть или нет? Чего кривляешься, я не на посиделки пришел, - сурово рявкнул тот.
– Чего ты, Лешк?
– надула губки толстуха.
– Чего сердитый-то такой? Сейчас я посмотрю, - она вразвалку подошла к подполью и с геркулесовой легкостью подняла тяжелую массивную крышку.
Гланька долго звенела и стучала чем-то, прежде чем ее довольная конопатая физиономия показалась из-под пола.
– Нашла, - весело сверкнула она глазами.
Лешка захмелел быстро, то ли от того, что с утра не держал во рту маковой росинки, то ли от навалившейся на него жгучей обиды. Он постоянно подливал себе из бутыли в стакан, утирал катившиеся пьяные слезы и приказывал Гланьке: "Пей!".
Девушка морщилась, но Лешка упрямо заставлял: "Пей, кому говорят!", и, не переставая, жаловался раскрасневшейся толстухе:
– Нет, ты скажи, побрезговала..., мною побрезговала! С этим, из церкви, "фи-фи-фи, ля-ля-ля", а мне: "Отстань, Леш!". Ну, чем я не хорош-то, скажи, а?
– Да брось ты, Лешенька, не убивайся. Чего ты, как ребенок, в самом деле, - гладила его по голове расчувствовавшаяся девушка.
– Да мало ли девок у нас хороших? Ну, успокойся, забудь, - шептала она все ближе и ближе придвигаясь к парню.
– Глань, Глань-ка... Вот тут болит, понимаешь, - бил он себя в грудь,вот тут!
– Ой, Лешенька, не пара тебе Шурка. Нехорошо, конечно, так о подруге, но какая-то она неземная вся, что ли... А ты парень простой, без премудростей, тебе и девку попроще надо.
Гланька вплотную придвинулась к Лешке, и теперь ее пухлые розовые губы почти касались его лица. Он слышал ее прерывистое дыхание, чувствовал, как упругая грудь касается его груди. Вдруг он забыл, что минуту назад плакался о несчастной, неудавшейся любви. Лешка неистово впился влажными губами в ждущие, трепетные Гланькины губы и насладился каким-то звериным почти поцелуем.
Что было потом, Лешка помнил плохо. Смутно вспоминался запах сена, по-кошачьи светящиеся в темноте Гланькины глаза да собственный слабый, безвольный плач...
Глава 4
"Милая матушка, здравствуй! Пишет тебе сын твой, Константин. Прости, милая матушка, что долго весточки никакой не слал. Как-то все времени выбрать не мог: пока обустраивался на новом месте, пока то, другое.
Привыкал я долго и трудно, поначалу даже сомневаться начал, за то ли дело взялся. Теперь все образовалось, привык немного. Люди здесь хорошие. Особенно сдружился с Николаем Кибардиным, он, как и я, псаломщиком служит. Род у них большой, священнический. Да ты слыхала, должно быть.