Зарубежная фантастическая проза прошлых веков (сборник)

Честертон Гилберт Кийт

— Славный, старый Лэмберт? — заревел обычно уравновешенный м-р Вилсон не в силах побороть свое возбуждение. — Ах ты черт этакий! Он уже тут! Он гонит их на нас! Ура! Ура! Зеленая гвардия, вперед!

Мы ринулись вперед — за угол. Впереди всех, размахивая алебардой, бежал Вилсон.

Простите ли вы мне капельку эгоцентризма? Эгоцентризм — вполне приемлемая вещь, когда он преподносится в той форме, в какой преподнесу его вам я, — в форме меня же развенчивающего признания. Я думаю, мой рассказ заинтересует вас, потому что он свидетельствует о том, как глубоки в людях моего покроя художественные навыки. Более волнующего события мне не приходилось переживать за всю мою жизнь. Летя вперед вместе со всеми, я был возбужден до последних пределов. И

все же, когда мы завернули за угол, первое впечатление, испытанное мной, не имело никакого отношения к сражению как таковому. Словно удар грома, обрушилась на меня гигантская башня кэмпденхиллской водокачки. Я не знаю, уясняют ли себе лондонцы, как страшно высока она, когда на нее смотришь, стоя у самого ее подножия. На мгновение я почувствовал, что подле нее все человеческие войны — глупая, пошлая шутка, на мгновение мне почудилось, будто я напился пьяным на какой-то пошлой пирушке и теперь мгновенно отрезвел, потрясенный тенью этой громады. Секундой позже я увидел, что у подножия ее вершится нечто более вечное, чем камень, нечто более головокружительное, чем головокружительнейшая высота, — агония человека. И тут я понял, что по сравнению с этой агонией даже потрясающая башня — пошлость, глупый кусок камня, который разлетится от прикосновения человеческой руки.

Я не знаю, почему я так много разглагольствую о глупой, старой башне водокачки, бывшей, в лучшем случае, только фоном, на котором вершилась трагедия. Правда, фон этот сам по себе был жутким и трагичным. Но вероятней всего, самое сильное впечатление на меня произвел резкий переход от мертвого камня к живой человеческой плоти.

На углу улицы, огибавшей башню, чернея в серебряных лучах молодой луны, стоял Лэмберт. Он выглядел великолепно — настоящим героем; но не это было самое интересное в нем. Он стоял почти в той самой упрямой позе, в которой он стоял пятнадцать лет тому назад — в тот день, когда он взмахнул тростью, воткнул ее в землю и заявил мне, что вся моя изысканность — чушь. И — клянусь богом — для того, чтобы сказать это, ему требовалось больше мужества, чем теперь, когда он дрался с Вэйном. Ибо тогда он сражался с чем-то нарождающимся, молодым, победоносным, а теперь он сражался (несомненно, рискуя своей жизнью) с чем-то ущербным, немыслимым, бесплодным — более немыслимым и бесплодным, чем та безумная вылазка, которая вовлекла его в круговорот событий. Современные мыслители уделяют бесконечно мало внимания психологической уверенности в победе — уверенности, которая является решающим фактором в каждом жизненном конфликте. Пятнадцать лет тому назад Лэмберт атаковал упадочного, но несомненно победоносного Квина, теперь же он атаковал блестящего, но вконец исчерпанного Вэйна.

Это имя напоминает мне о подробностях сражения. Отряд красных алебардщиков двигался вверх по улице, придерживаясь северной ее стороны, застроенной службами водокачки. В это время из-за угла вылетел Лэмберт со своими желтыми кенсингтонцами и ударил на отряд Вэйна; наиболее трусливые из ноттингхиллцев обратились в бегство и, как я уже говорил, попали прямо в наши объятия. И в этот момент всем стало ясно, что Вэйну пришел конец. Его любимый цирюльник был убит на месте, бакалейщик оглушен. Сам он, раненный в ногу, был отброшен к стене. Он попался в наш капкан, железные челюсти которого медленно смыкались.

— Это вы? — крикнул Лэмберт Вилсону через головы смятенных ноттингхиллцев.

— Я! Я! — откликнулся генерал Вилсон. — Жмите его к стене!

Ноттингхиллцы падали один за другим. И вдруг Адам Вэйн схватился длинными своими руками за карниз стены, у которой он стоял, и одним прыжком очутился наверху, загораживая своей гигантской фигурой луну. Он вырвал из рук стоявшего под ним солдата знамя и высоко взмахнул им.

— За Красного Льва! — заревел он. — Смыкайте мечи вкруг Красного Льва! Алебарды, щетиньтесь вкруг Красного Льва! У нашей розы есть шипы!

Его голос и треск развевающегося знамени внесли некоторое расстройство в наши ряды. Лэмберт, чье идиотское лицо, овеянное

дыханием боя, было почти прекрасно, инстинктивно понял опасность и крикнул: — Давай сюда твою трактирную тряпку, подонок! Давай ее сюда!

— Стяг Красного Льва еще ни перед кем не склонялся! — гордо крикнул Вэйн, не переставая потрясать знаменем.

Дорого обошлась ему его страсть к театральности. Лэмберт одним прыжком вскочил на стену и ударил Вэйна мечом по голове прежде, чем тот успел освободить руки и обнажить оружие. Вэйн отпрянул, чтобы избежать вторичного удара, и выронил знамя; оно легло вдоль карниза, указуя наконечником на Лэмберта.

— Стяг склонился! — голосом, разнесшимся по всему Лондону, крикнул Вэйн, — Стяг Ноттинг-Хилла склонился перед героем! — С этими словами он схватил знамя и с размаху вогнал стальной наконечник и половину древка в грудь Лэмберта. Камнем на камни мостовой повалился Лэмберт.

— Ноттинг-Хилл! Ноттинг-Хилл! — в каком-то божественном исступлении крикнул Вэйн. — Еще священней наш стяг от крови доблестного врага! Сюда, патриоты! Сюда, ко мне! Ноттинг-Хилл!

Мощными руками он втащил на стену одного из своих воинов; вслед за ним и другие начали карабкаться наверх, подсаживая и втаскивая друг друга. Через минуту вся стена над нашими головами была усеяна защитниками Пэмп-стрит.

— Ноттинг-Хилл! Ноттинг-Хилл! — не переставал кричать Вэйн.

— А Бейзуотер? — рявкнул какой-то рабочий из армии Вилсона. — Да здравствует Бейзуотер!

— Мы победили! — крикнул Вэйн, ударяя древком знамени оземь. — Да здравствует Бейзуотер! Мы научили их патриотизму!

— Расшибите эту банду вдребезги, покончите с ними раз навсегда! — взревел заместитель Лэмберта, доведенный чуть ли не до сумасшествия павшей на него ответственностью.

— Попробуем! — грозно крикнул Вилсон. И обе армии сомкнулись вокруг роковой стены.

Я просто не в силах писать. К сожалению, существуют такие вещи, как физическая усталость, физическая тошнота и, если можно так выразиться, физический ужас. Достаточно сказать, что предыдущий отрывок написан около 11 часов вечера, а сейчас уже два часа ночи, а сражение все еще не кончилось и, судя по всему, не кончится еще долго. Достаточно сказать, что по крутым улицам, ведущим от водокачки к Ноттинг-Хилл-Хай-роуд, кровь струилась и продолжает струиться широкими красными змейками, вьющимися по мостовой и мерцающими в лунном свете.

Позднее. Последний штрих. Прошли часы. Наступило утро. У подножия башни и на углу Обри-роуд все еще корчатся и дерутся люди. Бой еще не кончен. Но теперь я уже знаю — все это фарс.

Я получил известия из города. Они говорят о том, что вся эта изумительная вылазка и вся эта изумительная многочасовая оборона были ни к чему. Какова была цель странного ночного исхода, мы едва ли когда-нибудь узнаем по той простой причине, что в течение двух-трех ближайших часов все, кто мог бы раскрыть эту тайну, будут изрублены в куски.

Три минуты тому назад я узнал, что Бэк со своим методом в конце концов одержал победу. Разумеется, он был глубоко прав, утверждая, что одна улица никак не может — физически не может — победить целый город. Пока мы думали и гадали, он проверил со своей лиловой армией все восточные подступы. Пока мы носились по улицам и махали алебардами и фонарями, пока бедняга Вилсон рассуждал, как, Мольтке, и дрался, как Ахилл, пытаясь сломить грозного ноттингхиллского правителя, м-р Бэк, бывший суконщик, попросту сел в кеб, поехал в город и сделал дело, ясное, как шоколад, и не менее полезное и прозаическое. Он объехал Южный Кенсингтон, Бромптон, Фулхэм и, раздав четыре тысячи фунтов из личных своих средств, организовал армию в четыре тысячи человек, иными словами, армию, способную раздавить не только одного Вэйна, но и Вэйна вместе со всеми его противниками. Насколько мне известно, армия эта расположена на Хай-стрит в Кенсингтоне, от церкви до Эддисон-роуд-Бридж. Она движется на север десятью различными улицами.