"Зарубежная фантастика 2024-2". Компиляция. Книги 1-18

Гудкайнд Терри

Рассеянный свет фонарей падал на фигуры спешащих, зябко кутающихся людей, оставлявших после себя легкие облачка пара от застывшего в морозном воздухе дыхания.

Было семь вечера. Прохожие в большинстве своем торопились в трапезную колледжа, разделявшую два внутренних университетских дворика — Первый и Второй. Окна ее уже светились слабым, неровным светом. Двое из спешащих обращали на себя особое внимание. Один из них, молодой, высокий и тощий, был угловат и своей уклончивой длинноногой поступью напоминал оскорбленную цаплю. Другой, коротышка плотного сложения, был его полной противоположностью. Он торопливо и как-то беспорядочно семенил рядом, временами вдруг застывая на месте, как старая белка, выпущенная из мешка и потерявшая

ориентацию. Он был немолод, вернее в том возрасте, который у мужчин бывает уже трудно с вероятностью определить, а угадав, все равно захотелось бы накинуть еще несколько годков. Разумеется, его лицо было в морщинах, а волосы под красной лыжной шапочкой были, бесспорно, седыми и по-старчески жидкими и к тому же давно сами решали, в каком беспорядке им находиться. Он был облачен в черное громоздкое зимнее пальто, поверх которого была еще накинута выцветшая темно-лиловая мантия.

Эта необычная парочка весьма оживленно беседовала, впрочем, говорил больше тот, постарше, что-то поясняя и на что-то указывая своему спутнику, несмотря на почти полную темноту. Тот же рассеянно поддакивал, временами восклицая: «Да, конечно», «Неужели?», «Как интересно!». И с серьезным видом кивал головой.

В трапезную они вошли не с главного входа, а через маленькую боковую дверь с восточной стороны. Она вела в обшитую темными панелями прихожую, где члены совета колледжа, поеживаясь от холода и пожимая друг другу руки, готовились войти в обширный зал. Там их ждал накрытый стол.

Профессор и его молодой спутник опаздывали и поэтому торопились поскорее снять верхнюю одежду. Для профессора это было непросто. Прежде он должен был освободиться от накинутой поверх пальто профессорской мантии, затем снять пальто и снова облачиться в мантию, далее сунуть шапочку в карман и туда же — шарф, который, как оказалось, он забыл захватить с собой, и, наконец, отыскать в карманах пальто носовой платок и очки. Вместе с очками профессор неожиданно извлек из кармана и шарф, в который они почему-то оказались завернутыми. Итак, шарф был все-таки при нем, хотя он и не смог воспользоваться им, чтобы спастись от пронизывающего, холодного и влажного ветра, проносившегося над папоротниковыми пустошами, как леденящее дыхание колдуньи.

Профессор поспешил подтолкнуть молодого друга первым к двери в зал. Наконец они уселись на два последних свободных стула, стараясь не замечать недовольных взглядов и удивленно поднятых бровей, выражавших недоумение и осуждение, ибо опоздавшие прервали традиционную молитву, которую читали на латыни перед трапезой.

Зал был полон. В холодные месяцы года он особенно привлекал к себе старшекурсников. На сей же раз он был необычно освещен свечами, что случалось лишь при особых обстоятельствах. Длинные накрытые столы терялись в полумраке огромного зала. Колеблющееся пламя свечей оживляло лица присутствующих, голоса звучали приглушенно, звон ножей и вилок поднимал настроение, а где-то вверху, под древними сводами, чувствовалось незримое присутствие всей многовековой истории колледжа. Столы в одном конце зала заканчивались подобием крестовины, примерно на фут приподнятой над плоскостью столов. Поскольку обед был торжественный и ожидалось большое количество приглашенных, столы расставили вдоль стен, поэтому многим пришлось сидеть спиной друг к другу.

— Итак, юный Мак-Дафф, — промолвил профессор, когда они уселись и развернули салфетки, — рад снова видеть вас. Это отлично, что вы пришли, мой друг. Понятия не имею, что они здесь затеяли, — вдруг сказал он, оглядываясь вокруг. — Но свечи, столовое серебро, сосредоточенность на лицах говорят о том, что это обед в честь кого-то или чего-то, о чем, впрочем, мало кто уже помнит, но все знают, что есть возможность поесть лучше обычного.

Профессор остановился, на мгновение задумался, оглядывая полумрак трапезной, а затем продолжил:

— Странно, вам не кажется, что качество пищи зависит от освещения? Представляю,

каких высот кулинарного искусства достигли бы наши повара, если бы им пришлось трудиться в кромешной тьме. Стоило бы попробовать, как вы считаете? В колледже полно подземелий, которые вполне можно приспособить для этой цели. Мне кажется, я как-то показывал вам их, а? Отличная кирпичная кладка.

Слова профессора несколько успокоили гостя, ибо свидетельствовали о том, что его учитель вернулся к действительности и наконец вспомнил, кто он и зачем здесь. Профессор Урбан Кронотис, королевский профессор кафедры хронологии, или просто Крон, как его часто называли, недаром однажды в разговоре уподобил свою память бабочке «Королева Александра», беспечному и непостоянному созданию, увы, давно уже исчезнувшему.

Несколько дней назад он позвонил своему бывшему ученику и пригласил его к себе. По его голосу тот почувствовал, что профессор искренне рад его видеть. Однако когда Ричард Мак-Дафф, чуть опоздав, позвонил в дверь, профессор открыл ее с нескрываемым раздражением и, увидев Ричарда, казалось, даже вздрогнул от неожиданности. Он тут же сердито справился, какие личные проблемы привели Ричарда к нему, и был весьма недоволен, когда тот деликатно напомнил, что вот уже десять лет, как профессор более не является его наставником. Только после этого профессор наконец вспомнил, что сам пригласил своего бывшего ученика на обед в колледж, и поэтому пустился в пространные рассуждения об истории архитектуры колледжа, из чего гость заключил, что мыслями профессор снова далеко отсюда.

Крон, в сущности, никогда не был учителем Ричарда. Он был всего лишь его воспитателем, то есть заботился о его благополучии и здоровье в стенах колледжа, своевременно напоминал об экзаменах, предостерегал от дурных привычек и наркотиков. Вообще оставалось загадкой, учил ли Крон кого-нибудь чему-нибудь. С его профессорским статусом тоже не все было ясно, чтобы не сказать больше. Свои обязанности как профессор и глава кафедры он свел к составлению обширных списков рекомендуемой литературы, большинство из которой уже лет тридцать не издавалось и не упоминалось в каталогах. Однако он не на шутку гневался, когда его подопечные жаловались, что нигде не могут найти рекомендованные им книги. Немудрено, что никто толком так и не знал, какую дисциплину он преподает. Разумеется, профессор заранее — и давно — принял меры к тому, чтобы в библиотеках колледжа никто никогда не смог бы обнаружить ни одну книгу из его рекомендательного списка. Поэтому он всегда располагал своим временем как ему вздумается.

Поддерживая хорошие отношения со старым хитрецом, Ричард однажды выведал у него, чем же все-таки занимается королевская кафедра хронологии, которую тот возглавляет.

Был один из тех ясных теплых летних дней, когда казалось, что мир прекрасен и полон радости. Профессор тоже был в приподнятом настроении. Они шли по мосту через реку Кем, отделявшую старую часть территории колледжа от новой.

— Синекура, мой друг, чистейшей воды синекура, — улыбаясь, сознался профессор. — Мизерная плата за столь же мизерный труд. Это позволяет мне вести игру без проигрыша. Колледж хотя и не хлебное, но вполне удобное место, чтобы остаться здесь до конца дней своих. Рекомендую всем. — Он перегнулся через перила моста и задержал свой взгляд на одном из кирпичей в кладке опор, почему-то привлекшем его внимание.

— Но что преподается на вашей кафедре? — настаивал Ричард. — История? Физика? Философия? Что же, профессор?

— Хорошо, — медленно начал профессор, — раз это вас так интересует, я, пожалуй, расскажу вам.

Эта кафедра создана здесь самим королем Георгом Третьим, который, как вам известно, был весьма большим оригиналом. Например, он утверждал, что одно из деревьев в Виндзорском королевском парке вовсе не дерево, а Фридрих Великий.

— Следовательно, кафедра учреждена по его личному повелению и поэтому называется королевской? Идея довольно странная.