"Зарубежная фантастика 2024-2". Компиляция. Книги 1-18
Шрифт:
Моя такса следующая: двести фунтов в день плюс оплата всех расходов. Расценки не пересматриваются и, возможно, кому-то непосвященному могут показаться завышенными. Но они оправданны и, как я уже сказал, обсуждению не подлежат. Так я нанят?
— Прости, — слабо кивнул головой Ричард. — Не повторишь ли ты все сначала?
17
Электрический Монах более не знал, чему верить.
В течение нескольких часов ему пришлось пройти через такую сумятицу и крах веры, что его система не была в состоянии остановиться на чем-то стабильном,
Он был сыт этим по горло. Он устал и был подавлен.
К тому же, к великой для него неожиданности, он скучал по своей лошади, этому глупому бессловесному животному, о котором и думать-то не стоило тому, кому надлежит быть погруженным в высокие думы, недоступные пониманию какой-то обыкновенной лошади. И тем не менее ему не хватало ее.
Он хотел сидеть верхом на лошади, хотел трепать ее по холке, хотел чувствовать, как она послушно и покорно носит его, хотя ничего и не понимает.
Где она теперь?
Монах тоскливо болтал ногами, сидя на ветке дерева, где провел всю ночь. Оказался он здесь, следуя странному, вспыхнувшему, как факел, порыву веры, да так и застрял до утра.
Но даже теперь, при свете дня, он до сих пор не сообразил, как ему спуститься вниз. В голове на мгновение мелькнула опасная мысль, что, может, стоит попытаться так же слететь с дерева, как он взлетел на него, но быстро сработавшая аварийно-защитная система вовремя предупредила его не делать такой глупости.
Да, перед ним возникла нелегкая задача.
Сила, вознесшая его как на крыльях на это дерево, не удосужилась, однако, снабдить его элементарней инструкцией, как оттуда слезть. Каждый из фантастических ночных сполохов, рожденных магией ночи, исчезал утром. То же произошло и на сей раз.
И, думая, вернее, вспоминая эти яркие ночные огни, он сосредоточился на том из них, который увидел перед самым рассветом.
Он загорелся в той стороне, откуда шел Монах, пока не угодил на это неудобно высокое, но самое обыкновенное дерево. А ему так хотелось подойти к огню поближе, поклониться ему, дать клятву вечного ему служения, но он безнадежно застрял на ветвях дерева. Мимо промчались пожарные машины и погасили божественное великолепие огня, лишив Монаха еще одного символа веры.
Вот уже несколько часов, как взошло солнце, и, хотя Монах занял это время, как только мог, — верил в облака, в ветви деревьев, в странной формы букашек, — он начал убеждаться, что все это ему чертовски надоело, а еще его начало мучить сосущее чувство голода.
Он журил себя за то, что не был предусмотрителен и не позаимствовал кое-что из еды в том доме, в который притащил вчера свой тайный трофей и спрятал в кухонном шкафу, где хранились швабры. Когда он уходил, он был в странном состоянии, похожем на какую-то одержимость, и мысль о еде показалась бы ему делом пустым, земным по сравнению с тем, что обещало дать это дерево.
Обещало и дало. Например, ветки. Но Монахи их не едят.
Теперь, когда он перебирал в своей памяти все, во что верил вчера, ему стало стыдно, ибо результаты его вчерашней убежденности всерьез озадачили его. Например, он получил совершенно
В его мире люди, в которых стреляли, через неделю приходили снова и просили повторить эту шутку. Этот же оказался не похожим на них.
Порыв ветра, прошумев в ветвях, сильно раскачал их. Монах попробовал спуститься пониже. Сначала это было несложно: крона дерева была густой и переходить с одной ветки на другую не составляло особого труда. Лишь в конце спуска он встретился с непреодолимым препятствием. Ветви кончились, предстояло прыгнуть вниз, а это грозило внутренними повреждениями его механизма и могло бы привести к тому, что он стал бы вообще верить в совершенно странные вещи.
Внимание Монаха внезапно привлекли голоса в дальнем конце поля, у самого шоссе. Там, у обочины, остановился крытый грузовик. Монах внимательно осмотрел его, но, не увидев ничего интересного, чему бы можно было поверить, снова погрузился в самоанализ.
Он вспомнил, как вчера вечером получил необычный функциональный сигнал, которого ранее никогда не получал. Он почему-то напомнил ему некогда случайно услышанный разговор о странном чувстве, называемом угрызениями совести. Не это ли чувство беспокоит его, когда он вспоминает о человеке, которого убил и оставил лежать на дороге, а потом, уйдя, вернулся, чтобы снова посмотреть на него. На лице мертвого было загадочное выражение, и это не вписывалось в порядок вещей. Монах сокрушался, что наверняка испортил бедняге вечер.
И все же он успокоил себя тем, что если делать то, во что веришь, то все будет хорошо.
Далее он поверил в то, что, испортив человеку вечер, следует хотя бы доставить его домой. Обшарив его карманы, он нашел ключи, карту местности и адрес. Путешествие было чертовски трудным, но его поддерживала вера.
Слова «ванная комната» неожиданно проплыли в воздухе над полем.
Монах снова посмотрел на грузовик. Человек в синей униформе что-то объяснял человеку в грубом рабочем комбинезоне, который был явно чем-то раздражен. Ветер донес до Монаха слова: «пока мы не найдем хозяина», «конечно, он явно спятил». Хотя человек в комбинезоне как будто был согласен, его раздражение не проходило.
Спустя минуту из крытого грузовика вывели лошадь и пустили ее в поле. Монах не верил своим глазам. Внутри все затикало и задрожало, все системы пришли в действие. Удивлению его не было предела. Он мог теперь снова верить в настоящее чудо, награду за безграничную, хотя и не очень постоянную преданность.
Лошадь пошла покорно, не протестуя. Она давно привыкла идти туда, куда ее направляли, — ей было все равно. Хорошо, что ее выпустили на прекрасное зеленое поле, где росла трава и была даже живая изгородь, на которую приятно смотреть, и много простора, чтобы пуститься галопом, если вздумается. Люди уехали, предоставив лошадь самой себе, и ей это понравилось. Лошадь пошла легкой иноходью, а потом остановилась. Черт возьми, она могла делать все, что хотела!