"Зарубежная фантастика 2024-3". Цикл Люди льда". Компиляция. Книги 1-24
Шрифт:
— Тяжелый, — заметил он.
— Там книги, — сухо ответила она.
На это ему сказать было нечего.
Они шли по высушенной осенней дороге — или улице, если говорить красиво, — и Нильссон продолжал болтать.
— Когда директор в отъезде, ответственность за контору, конечно, на мне… Вот тут в первом доме живет Густав, кузнец. У всех его детей чахотка… Я думаю, директор Брандт мной доволен. Ему сейчас нелегко, поэтому надо с пониманием относиться к тому, что он большинство дел переложил на мои плечи.
Анна-Мария
— Да, он овдовел, я знаю.
— Какая трагедия, — с пафосом сказал Нильссон. — Такая прелестная жена! Умерла при родах. Да, конечно, это случается, но она была настоящий ангел! Здесь, во втором доме, живет Севед. Когда он в шахте, к жене наведываются хахали. Никто уже и не знает, и меньше всех она сама, кто отец младшенького. Ну! Вот мы и пришли. А вот и Клара, у которой барышня будет жить. Добрый день, Клара, я привел тебе жиличку.
Унылого вида женщина, стоящая в дверях, не ответила, а только с кислой физиономией кивнула Анне-Марии и жестом пригласила ее войти.
— Ладно, тогда я пошел назад в контору, — заявил Нильссон. — У меня там куча дел.
Клара пробормотала: «Балаболка в штанах», идя по коридору перед Анной-Марией. Коридор был темный, краска на стенах облупилась, но пахло чистотой. Клара, женщина, возраст которой определить было абсолютно невозможно, открыла одну из дверей.
— Вот комната, если барышне будет угодно, — агрессивно пробормотала она.
Могло быть и хуже. Мебель довольно простая — кровать, стол, стул и умывальник. Самодельный комод с изречением из библии наверху. Цветок на окне.
Анна-Мария повернулась к ней и застенчиво улыбнулась:
— Здесь замечательно. Вы очень чистоплотны, фру Андерсдаттер. Везде такая чистота!
— Стараюсь, — ответила Клара без улыбки.
— Больше и сделать нельзя, — улыбнулась Анна-Мария.
— Иногда и этого недостаточно. Барышня будет есть с нами или заботиться о себе сама?
Анна-Мария помедлила.
— Если я вас не слишком обременю, я хотела бы обедать, когда буду возвращаться из школы. С остальным — завтраком, ужином и едой в школе — я справлюсь сама.
Клара сухо кивнула.
— Тогда придется платить больше. Я имею в виду — за обед. За комнату платит шахта.
— Хорошо. Как мы договоримся?
Анна-Мария предложила сумму, услышав которую, Клара приподняла брови. Девушка из рода Людей Льда слабо разбиралась в значении денег, во всяком случае — для обычных шведских рабочих. Нельзя сказать, чтобы названная Анной-Марией кругленькая сумма не понравилась! За нее хозяйка предложила дополнительные услуги: чашку кофе по воскресеньям, да и просто по вечерам иногда. Анна-Мария поблагодарила за это.
— А у вас есть дети, Клара?
— Четверо. Но в школу пойдет только старшая. Остальные еще слишком малы.
— Буду рада с ними познакомиться, — сказала Анна-Мария, ослепительно улыбаясь.
— Барышня, наверное, хочет распаковать вещи, я пойду. А потом она может прийти на кухню, я покажу удобства и приготовлю что-нибудь перекусить. Барышня, наверное, проголодалась?
— Да. Я так ужасно нервничала весь
— Барышня очень молоденькая.
— Девятнадцать лет. Но я уже давно живу самостоятельно, так что справлюсь.
— Уж слишком вы хорошенькая. Зимой может быть много разговоров. Мужики ведь головы теряют из-за девушек.
— Здесь? — удивленно спросила Анна-Мария. — Нет, парни на меня никогда не глядят больше одного раза.
Клара скептически посмотрела на нее, чтобы определить, действительно ли она так бесхитростна или прикидывается. Но Анна-Мария выглядела совершенно невинно.
Наконец хозяйка ушла, чтобы приготовить еду, и Анна-Мария стала медленно распаковывать вещи. Слава Богу, горшочки с вареньем уцелели! Она осторожно выложила свое тонкое белье в грубо обтесанные ящики комода, из которых исходил сильный запах щелочи. Сверху на комод она поставила кое-какие безделушки, чтобы придать комнате хоть какую-то атмосферу, сделать ее более уютной.
Маленькая вышитая салфетка. Гребень и щетка из чистого серебра, их она получила в подарок в день конфирмации. Шкатулка для шитья с деревянной инкрустацией и красной шелковой подкладкой. Все напоминало ей об ушедшем времени, о тех, кого она потеряла.
Анна-Мария теряла остатки силы воли. Она опустилась на краешек кровати в этой чужой, нищенски обставленной комнате и рассеянно уставилась на миниатюрные портреты матери — Сары и отца — Улы в одной резной деревянной рамке.
Вернулась прежняя боль. Та, которую она чувствовала уже много месяцев, хотя сама поездка и связанное с ней нервное напряжение на несколько дней потеснили ее.
Ее охватило жуткое одиночество. Бездонное одиночество, которое идет из глубины тебя самого, с которым ничего не поделаешь, независимо от того, окружают ли тебя другие или же ты один.
— Боже, — прошептала она. — Господи, когда же мне снова будет хорошо? Все, слишком поздно.
«Что я делаю здесь? На краю света, у моря, в Богом забытом месте? Неужели я думала, что здесь я смогу избавиться от моих мыслей?»
Как глупо, как необдуманно! От себя не убежишь!
Без сил, упавшая духом, она смотрела на голые стены в комнате, принадлежащей чужим людям. Потертый пол с выцветшим тряпочным половиком. Старая мебель, которая уже хорошо послужила — другим. А где ее собственные вещи, почему она покинула свой любимый дом?
Но она прекрасно знала, что не могла просто жить в этом доме, без устали бродить по пустым комнатам, в которых больше не отзывается эхом голос отца или матери. Там бы она просто-напросто сошла с ума от своих мыслей. Ей необходимо было уехать, почувствовать, что она нужна кому-то.
Как искупление. Но нет, она не должна больше так думать!
Адриан Брандт…
Какая идиотская затея приехать сюда! Вообразила, что может что-то значить для него! А он ее едва вспомнил!
Она должна, должна думать сейчас о будущем! Позади было все самое тяжелое, непоправимое. То, от чего она простодушно пыталась убежать.