Зарубежный детектив 1977
Шрифт:
— Хорошо, — сказал Монссон. — Разослать приметы. Перекрыть основные дороги, проверить поезда, самолеты и пароходы. Тотчас же. Я хочу, чтобы он остался в городе.
Скакке ушел.
Баклунд надел очки, посмотрел на Монссона и повторил свой бессмысленный вопрос:
— Сидишь? — Потом взглянул на стакан и добавил еще более удивленно: — И пьешь?
Монссон не ответил.
Баклунд переключил внимание на часы, висевшие на стене бара, сверил время по своим и произнес:
— Эти часы тоже идут неверно.
—
— Ах, ах, ах! — вздохнул Баклунд. — Мы никогда в этом не разберемся. Как можно установить точное время, если нельзя верить часам?
— Да, трудное дело, — сказал Монссон, думая о своем.
Вернулся Скакке.
— Ну вот, теперь порядок, — сообщил он.
— Наверное, слишком поздно, — сказал Монссон
— С чего это вы взяли?
Баклунд вытащил свой блокнот:
— Относительно этого официанта…
Монссон поднял руку:
— Обожди, этим мы займемся позднее… Бенни, позвони в Лунд, в полицию, и попроси их послать человека в нейрохирургическую клинику. Пусть он возьмет магнитофон и запишет все, что говорит Пальмгрен. Если только он в сознании. И конечно, нужно допросить фру Пальмгрен.
— Что касается этого самого официанта, — заговорил бармен, — то могу вам сказать, что он не заметил бы ничего, если бы даже в ресторан влетел вампир.
Баклунд раздраженно молчал. Монссон тоже ничего не говорил. Поскольку формально Баклунд был начальником Скакке, то осторожничал и обращался к нему на «вы».
— Кого вы считаете самым важным свидетелем?
— Парня, которого зовут Эдвардссон, — ответил Скакке. — Он сидел недалеко, три столика от места преступления. Только…
— Что «только»?
— Он пьяный.
— Водка — это проклятие, — произнес Баклунд.
— Ладно, обождем, пока он проспится, — сказал Монссон. — Кто может подкинуть меня в полицию?
— Я, — ответил Скакке.
— А я остаюсь здесь, — упрямо сказал Баклунд. — Формально это мой случай.
— Конечно, — ответил Монссон. — Ну пока.
— Ты думаешь, он смылся? — уже в машине задал вопрос Скакке.
— Во всяком случае, такая возможность у него есть. Нам придется обзвонить массу людей и не стесняться, что кого-то разбудим. Трудная будет ночь.
Скакке искоса взглянул на Монссона, который снимал обертку с новой зубочистки. Машина въехала во двор управления полиции.
Здание полиции казалось огромным, мрачным и в это время суток совсем пустым. Они шли по широкой лестнице, и их шаги отдавались гулким эхом где-то наверху.
По натуре Монссон был большой флегматик; и роста в нем было достаточно, и флегмы тоже. Он терпеть не мог трудные ночи, да к тому же уже завершал свою карьеру. У Скакке все обстояло иначе: он был моложе на двадцать лет, надеялся на быстрое продвижение
Войдя в свой кабинет, Монссон первым делом открыл окно, потом опустился в кресло и долго сидел, задумчиво поворачивая валик своего старого «ундервуда». Наконец проговорил:
— Скажи, чтобы все сообщения по радио и телефонные звонки переводили сюда. На твой телефон. — Кабинет Скакке был напротив, через коридор. — А двери оставь открытыми.
Скакке пошел к себе и стал звонить. Через минуту за ним двинулся Монссон. Встал, прислонившись к дверному косяку и пожевывая зубочистку.
Зазвонил телефон. Скакке сделал пометку.
— У человека, стрелявшего в Пальмгрена, почти не было шансов выбраться из ресторана. Его действия до того, как он выстрелил, отдают фанатизмом, — сказал Монссон.
— Как при покушении по политическим соображениям?
— Примерно. А потом ему каким-то чудом удается уйти, и дальше он ведет себя уже не как фанатик. Он паникует.
— Поэтому ты и думаешь, что он попытается уйти из города?
— И поэтому тоже. Он входит в ресторан и стреляет, не думая о последствиях. Но потом его, как и большинство преступников, охватывает паника. Он просто-напросто боится и хочет только одного: как можно скорее оказаться подальше от этого места.
«Теория, — подумал Скакке. — К тому же слабо обоснованная». Но ничего не сказал.
— Конечно, это всего лишь так называемая теория, — продолжал Монссон. — Хороший криминалист не станет заниматься теориями. Но в данный момент я не вижу никакого другого подхода.
Ночь была трудной, поскольку ничего не случилось. На вокзале и дорогах, ведущих из города, остановили нескольких человек, по приметам похожих на преступника. Никто из них, по-видимому, отношения к этому делу не имел, но их имена на всякий случай записали.
Без двадцати час с вокзала ушел последний поезд. Без четверти два из Лунда сообщили, что Пальмгрен жив. В три часа оттуда пришло новое известие. Фру Пальмгрен чуть не в шоковом состоянии, и вести допрос практически нельзя. Тем не менее она сказала, что рассмотрела стрелявшего и уверена, что не знает его.
— А он, похоже, шустрый парень, этот лундский констебль, — зевая, сказал Монссон.
Сразу после четырех опять позвонили из Лунда: врачи решили пока что не оперировать Пальмгрена. Пуля вошла в голову за левым ухом, и трудно сказать, какие причинила нарушения. Общее состояние пациента для данных обстоятельств хорошее.
Общее состояние Монссона хорошим не было. Он устал, у него пересохло в горле, и он без конца ходил пить воду в туалет.
— А можно жить с пулей в голове? — спросил Скакке.