Зарубежный детектив 1977
Шрифт:
– Думаете, они встречались?
– Да. Он из какого-то бостонского оркестра.
– Ральф, говорите?
– Что-то в этом роде.
– Как называется оркестр?
Джинни сосредоточенно нахмурилась:
– Карен однажды говорила. Или не однажды. Но я не помню. Она не то что другие девчонки, которые выложат вам всю подноготную своих парней. Карен была не такая. Обронит фразу, а потом жди следующей.
– И вы думаете, что по выходным она уезжала к этому парню?
Джинни кивнула.
– А куда? В Бостон?
–
Я перевернул фотографию. На тыльной стороне было написано: «Фотоателье Кэрзина, Вашингтон-стрит».
– Могу я взять себе этот снимок?
– Конечно, – ответила Джинни. – Мне он без надобности.
Я сунул фото в карман и снова сел.
– Вы когда-нибудь видели кого-то из этих людей?
– Нет, не встречала я ее дружков. Погодите-ка, однажды видела подругу.
– Подругу?
– Ну да. Однажды Карен сказала мне, что к ней приезжает близкая подруга, настоящая «оторва», дикий зверь. Ну, всякое такое. Короче, я ожидала увидеть занятное зрелище, но, когда она приехала…
– Что же вы увидели?
– Нечто весьма странное. Рослая длинноногая девица. Карен все время повторяла, что хотела бы иметь такие же длинные ноги, а та девица просто сидела и молчала. Надо полагать, она была хорошенькая, но уж больно чудная. Как будто спала. Может, наширялась. Наконец, где-то через час, она заговорила и начала плести всю эту белиберду.
– Какую белиберду?
– Ну, не знаю. Странные вещи. Вроде как «дожди в Испании подмыли здания». И сочиняла стихи про то, как люди резвятся в макаронных полях. Белиберда, понимаете? Я бы это стихами не назвала.
– Как звали эту девушку?
– Не помню. Кажется, Энджи.
– Она студентка?
– Нет. Она молодая, но нигде не учится. Работает. Кажется, Карен говорила, что она медсестра.
– Постарайтесь вспомнить ее имя, – попросил я.
Джинни сосредоточенно уставилась в пол, потом покачала головой:
– Нет, не могу. Я не обратила на нее особого внимания.
Мне не хотелось менять тему, но надо было торопиться.
– Что еще вы могли бы рассказать мне о Карен? – спросил я. – Она нервничала?
– Нет, была само спокойствие. Все наши с ума сходили от волнения, особенно перед экзаменами, а ей, похоже, было на все наплевать.
– Она была энергичной девушкой? Подвижной? Словоохотливой?
– Карен? Не смешите меня. Сонная она была и полумертвая, только в дни свиданий и оживала. А так все время сетовала на усталость и переутомление.
– Она много спала?
– Да, продрыхла почти все занятия.
– Какой у нее был аппетит?
– Да обыкновенный. Завтрак и обед она обычно тоже просыпала.
– В таком случае Карен, наверное, теряла в весе?
– Как раз наоборот, – ответила Джинни. – Прибавила. Не так чтобы много, но прилично. За каких-нибудь полтора месяца. Не могла
– Вы заметили какие-нибудь другие изменения?
– Вообще-то да, но я не знаю, важно ли это. То есть для Карен это было важно, но все остальные ничего не замечали.
– Чего не замечали?
– Видите ли, Карен вбила себе в голову, будто бы ее тело обрастает волосами. Руки, ноги, понимаете? И над губой тоже. Она жаловалась, что замучилась брить ноги.
Взглянув на часы, я увидел, что уже почти полдень.
– Что ж, не хочу отрывать вас от занятий…
– Ерунда, – перебила меня Джинни. – С вами интереснее.
– Неужели?
– Ну, смотреть, как вы работаете, и все такое.
– Но ведь я – обычный врач, и вы уже наверняка беседовали с людьми моей профессии.
Джинни вздохнула.
– Должно быть, вы принимаете меня за дурочку, – с легкой обидой сказала она. – Я же не вчера родилась.
– Напротив, – заспорил я. – По-моему, вы очень умны.
– Вы вызовете меня в суд?
– В суд?
– Ну, чтобы дать показания.
Я посмотрел на нее, и мне опять подумалось, что она репетирует перед зеркалом. На лице Джинни появилась загадочно-глубокомысленная мина, столь присущая героиням многих фильмов.
– Не уверен, что понимаю вас.
– Ладно уж, признайтесь, что вы законник, я никому не скажу.
– О!
– Я поняла это спустя десять минут после вашего прихода. Знаете, как я догадалась?
– Как же?
– Когда вы осматривали пилюли, то держали пузырек очень осторожно, совсем не как врач. Честно говоря, я думаю, что врач из вас вышел бы никудышный. Сущий коновал.
– Возможно, вы правы, – согласился я.
– Желаю удачи, – сказала Джинни на прощание.
– Спасибо.
Она лукаво подмигнула мне, и я зашагал прочь. 2
Рентгеновский кабинет на втором этаже Мемориалки незнамо почему называли кабинетом радиологической диагностики. Впрочем, как бы его ни величали, это был самый обыкновенный рентгеновский кабинет, такой же, как в любой другой больнице: стены из матового стекла, зажимы для снимков. Помещение довольно просторное, тут могли одновременно работать пятеро рентгенологов.
Я попал к Хьюзу, моему старому знакомому. Иногда чета Хьюзов играла с нами в бридж, причем весьма искусно. Они бились до последнего и жаждали крови. Но я и сам иногда этим грешу.
Я не стал звонить Льюису Карру, поскольку он все равно не помог бы мне. А Хьюз стоял на нижней ступени священной врачебной иерархии, и ему было безразлично, чьи снимки я хочу посмотреть – Карен Рэнделл или Ага-Хана, которому тут несколько лет назад делали операцию на почке. Поэтому Хьюз сразу же отвел меня в хранилище снимков.