Заря генетики человека. Русское евгеническое движение и начало генетики человека

Бабков Василий Васильевич

Напомню вам далее, что всем известный факт эксцесса смертности мужского пола у многих видов был впервые опять-таки более или менее изучен на человеке. И не только изучен, но и одно из наиболее распространенных объяснений этого явления (роль летальных, сцепленных с полом, генов) так же было высказано впервые в отношении к человеку.

Перечисленные мной проблемы могли бы, конечно, изучаться и на некоторых других объектах. Есть, однако, такие вопросы, которые возникают лишь при изучении генетики человека.

Сюда относится, например, проблема соотношения психологического и идеологического. Известно, что буржуазная генетика не знает этой проблемы – не знает вследствие своей буржуазной ограниченности. А не зная ее и подменяя поэтому идеологию психологией, она изучает (в генетическом разрезе) первую методами второй, что не может не привести к извращениям объективной действительности, к извращениям науки. Хорошим примером сказанному является изучение методами

генетики (в частности, методом близнецовым) проблемы преступности у человека, проблемы по существу своему социальной. Выводы о роли генотипа в этиологии преступности являются безусловно ложными. Необходимость умения различать эти две качественно различные категории явлений встает лишь перед некоторыми науками, касающимися человека, и в частности перед антропогенетикой (при изучении последней проблем психологии и смежных с нею областей).

Другой в известной мере аналогичной проблемой является корреляция между генотипом и паратипическими воздействиями [374] . Изучая соотносительную роль наследственности и среды в изменчивости какого-либо признака, генетик, имеющий дело с дикими животными и растениями, не сталкивается с указанной проблемой, заключающейся в том, что не все генотипы одинаково подвержены (в порядке случайности) любым внешним воздействиям. Перед антропогенетиком же подобная проблема (особенно в отношении патологических признаков и признаков, касающихся успеваемости ребенка) поневоле встает потому, что родители иногда обращают специальное внимание и оказывают специальную помощь тем из своих детей, кто вследствие своих генотипических особенностей имеет какие-либо недостатки в указанных выше отношениях. В результате может получиться, что не все дети одной и той же семьи подвержены одинаковым воздействиям среды. А это вносит новый элемент в генетический анализ.

Все до сих пор изложенное касается генетических проблем, которые исключительно или главным образом изучаются на человеке. Однако некоторые из вышеуказанных преимуществ человека как генетического объекта делают возможным изучать на нем ряд проблем, которые главным образом изучены на других объектах (в первую очередь на дрозофиле) и которые можно изучать и на человеке.

Значение этого обстоятельства нельзя недооценивать, потому что чем больше объектов может быть вовлечено в изучение какой-нибудь проблемы, тем богаче и разностороннее становится содержание последней, тем больше может быть вскрыто при этом закономерностей. Сюда относится, напр., мутационный процесс, проблема Y – хромосомы (ее инертности или активности), возможность кроссинговера ее с Х – хромосомой, проблема нерасхождения (non-disjunction), вопросы сцепления генов и др. Все эти проблемы, изучавшиеся вообще на очень небольшом количестве объектов, становятся все более и более доступными изучению и на человеке, что в конце концов не может, если эти возможности реализовать, не обогатить содержания теоретической генетики. Если к сказанному прибавить, что очень многие из перечисленных выше проблем требуют для своего изучения солидного математического аппарата, каковой нуждается поэтому в самостоятельной разработке, то становится ясным, что, оставаясь в пределах одной лишь теории, можно, изучая генетику человека, создавать солидную и интересную проблематику.

Как ни заманчив, однако, этот путь, было бы тем не менее глубоко ошибочным, если бы советская антропогенетика избрала его основной линией для своего развития. Ибо, при всех перечисленных положительных особенностях человека как генетического объекта, антропогенетитка все же сталкивается в своей работе со столькими общеизвестными трудностями, что ее участие в развитии теоретической генетики поневоле останется второстепенным в сравнении с генетикой других объектов.

Мало того, этот путь, путь замыкания себя в «чистую» теорию еще и потому может очень немногое дать в смысле движения вперед, что он лишен тех питающих соков, которые дает живая жизнь, живая действительность, изучение всего того конкретного материала, который повседневно доставляется медициной и педагогикой, а в исключительных масштабах – нашей, советской медициной и педагогикой. И, будучи оторвана от этих питающих соков, советская антропогенетика представляла бы собой чахлое дерево с плохо питаемыми корнями, дерево, которое давало бы отдельные прекрасные ростки, которые, однако, быстро чахли бы, не получая питательных соков от опыта и потребностей нашей практической жизни.

Вместе с тем нет никакого сомнения в том, что медицина и психология (а в недалеком будущем и педагогика) являются теми областями знания, в отношении которых в первую очередь может быть плодотворным применение антропогенетики, каковая, обогатив их, в свою очередь получит возможности для новых теоретических открытий. Уже в настоящее время мы знаем очень много важнейших проблем медицины, в которых и генетика, при учете достижений всех других наук, может сказать свое веское слово.

В самом деле, если взять такой кардинальный

раздел медицинской теории, как этиологию болезней, то теперь уже не может быть сомнения в том, что генетика вносит много существенно нового в эту проблему, много такого, что без генетики решать совершенно невозможно. Все более архаичными на наших глазах становятся такие расплывчатые понятия, как, напр., «эндогенная» болезнь, «конституциональная» и т. п. Четкие и ясные категории «генотип», «фенотип», «паратип» идут на смену этим отживающим понятиям. И это не простая смена слов: это есть смена незнания знанием. Ибо, напр., эндогенной можно считать (и считают) и подлинно генотипическую болезнь и расстройство механики развития эмбриона и более позднее нарушение эндокринной системы, являющееся в свою очередь следствием паратипических, ближе пока неизвестных, факторов и т. п. Четкая же дифференциация элементов генотипических и элементов воздействия среды вносит много ясности не только в вопрос об основной причине болезней. Если взять, например, лейкемию, то благодаря тому что мы в самое последнее время познали, что эта болезнь, по-видимому, обусловлена доминантным, сильно варьирущим в своем появлении геном, мы получили возможность дальнейших поисков этиологии этого заболевания, поисков тех факторов (факторов среды в первую очередь), которые ген превращают в развитый признак, resp. болезнь.

Что особенно важно знать при суждении о соотносительной роли генотипа и среды в этиологии болезней и что еще далеко не осознано, это то обстоятельство, что, производя некоторое клинико-генетическое исследование и установив, что данное заболевание в такой-то мере обусловлено наследственностью и в такой-то мере средой (а по сути дела, и наследственность и среда участвуют в этиологии каждой болезни), мы это свое утверждение не можем распространить на все времена и на все популяции: результат нашего исследования является конкретным и имеет отношение лишь к данной популяции, в данных условиях ее существования. Ибо теоретически, не исключена даже возможность того, что одна и та же болезнь вызвана в одном случае целиком и полностью факторами среды, а в другом – факторами генотипическими.

Поясним сказанное примером; допустим, что какая-либо болезнь вызывается геном, требующим определенных условий среды для своего проявления. Допустим далее, что этот ген получил почему-либо возможность распространиться по всей данной популяции. Болеть в таком случае естественно будет, однако, лишь тот, кто попадет в соответствующие условия среды. Иначе говоря, болезнь эта будет казаться целиком паратипической. Допустим, с другой стороны, что рассматриваемый ген остается в данной популяции относительно редким и что, наоборот, среда изменилась так, что все население стало подвергаться тем ее воздействиям, которые способствуют проявлению этого гена. Ясно, что в этом случае болеть будут лишь носители гена, причем никаких проявляющих факторов на первый взгляд требоваться не будет вовсе. Та же самая болезнь будет, следовательно, казаться в этом случае строго генотипической.

Из сказанного ясно, во-первых, что если какое-либо клинико-генетическое исследование делается одновременно в разных местах, то на это не только не следует смотреть как на скучный, неинтересный, а тем более вредный параллелизм, а наоборот, такой «параллелизм» должен всячески приветствоваться. Ясно, во-вторых, что особенно в наших, советских условиях, условиях быстро меняющейся социальной среды (повышение жизненного уровня населения, улучшения условий труда и пр.), подобные исследования над одной и той же болезнью должны время от времени повторяться. Ясно, в-третьих, что эти исследования не должны затягиваться на очень долгий срок (многие годы) и что довольно рискованно, напр. (особенно в отношении явно изменчивых в смысле своего проявления болезней), суммировать данные старых архивов и лично собранный материал. Ясно, наконец, что если два автора, работая в разных местах (особенно с явно заметными различиями в условиях жизни населения), приходят к различным выводам, то это не обязательно результат ошибки одного из них: ошибкой, наоборот, будет утверждение, что эти результаты обязательно должны совпасть.

Если взять другой кардинальный раздел медицины – нозологию, resp. дифференциацию болезней, то и здесь много существенно нового вносит генетика своим ясным и четким указанием на то, что внешнее, фенотипическое сходство двух случаев какой-либо болезни отнюдь еще не гарантирует их генетического» единства: мы имеем уже теперь обилие примеров того, как то, что казалось сходным, оказалось различным (и наоборот). Разрешите на этом детально не останавливаться, поскольку С. Н. Давиденков, много поработавший по этому вопросу в нашем Союзе, в своем докладе, вероятно, подробно осветит эту сторону дела. Я же вернусь к этому вопросу ниже, в другой связи.