Заря генетики человека. Русское евгеническое движение и начало генетики человека

Бабков Василий Васильевич

На следующий день газета печатает заметку Вавилова, опровергающую мнение о несвободе исследований в СССР и сообщение о его аресте, еще через два дня – слова Генри Уорда, секретаря Американской ассоциации развития науки (AAAS): он рад, что Вавилов не арестован; он надеется на дальнейшее плодотворное развитие науки в СССР [437] .

Генетика человека на IV сессии

Н. И. Вавилов старательно избегал конфронтации и демонстрировал лояльность к партийному руководству. Он настаивал, чтобы Г. Г. Мёллер, один из четырех основных докладчиков, не касался генетики человека и ламаркизма. Но Мёллер, поддержанный Н. К. Кольцовым, объединил эти вопросы в заключительной части доклада. Он более

четко повторил смысл аргумент Ю. А. Филипченко 1925 г., известный ему, в частности, от Кольцова, стойкого защитника генетики, ставшего в дискуссии 1936 г. лидером более активной антилысенковской части аудитории. Основную часть доклада зачитал Кольцов. Поблагодарив его, Мёллер прочел заключение, замененное в опубликованной стенограмме тремя вялыми бесцветными фразами. Повторим этот энергичный фрагмент.

«Мы должны удвоить наше внимание, чтобы не только высоко держать знамя в больших теоретических разделах нашей области, но даже еще выше в отношении той связи теории с практикой, какую мы покажем. Если, однако, наши выдающиеся практики будут высказываться в пользу теорий и мнений, явно абсурдных для каждого обладающего хотя бы элементарными знаниями в генетике, как положения, выдвинутые недавно Презентом, Лысенко и их единомышленниками, то ученые, являющиеся друзьями СССР, будут глубоко шокированы, ибо в данном случае стоящий перед нами выбор аналогичен выбору между знахарством и медициной, между астрологией и астрономией ( Аплодисменты ), между алхимией и химией.

Наконец, необходимо отметить, что если бы ламаркизм, идейная группа которого боролась здесь против генетики, получил здесь широкое распространение, то этим была бы создана благодатная почва для сильной идеологической поддержки претензий фашистов, верящих в сохранение зародышевой плазмы.

Должен казаться совершенно естественным вывод, что поскольку пролетарии всех стран и особенно колониальных в продолжение долгого времени были в условиях недоедания, болезней и при отсутствии возможностей для умственного труда и фактически были рабами, то они должны стать за это время по своим наследственным задаткам и биологически низшей группой по сравнению с привилегированными классами ( Аплодисменты ), как в отношении физических, так и умственных черт. Ведь согласно этой теории подобные фенотипические признаки должны были в некоторой степени отразиться и в половых клетках, развивающихся как часть соматических тканей.

То обстоятельство, что эта порочная и опасная доктрина была бы логическим следствием ложных ламаркистских предпосылок, которые в настоящее время выдвигаются противниками генетики, должно заставить взяться с особенной резкостью поддерживать перед всем миром критическую научную концепцию наследственности и изменчивости. Обострение борьбы с фашизмом, свидетелями которой мы в настоящее время являемся, делает это особенно настоятельным ( Продолжительные аплодисменты )» [438] .

А. С. Серебровский выступил с четким и содержательным докладом, включавшим критику лысенковщины, и возразить ему по сути дела лысенковцы не могли. Поэтому критики обратились к его старым антропогенетическим идеям (совпадающим с идеями Мёллера), характеризуя их как мусор и фашистский бред. Серебровский повторно разоружился и упомянул «целый ряд грубейших политических и антинаучных, антимарксистских ошибок, о которых мне в настоящее время тяжело вспомнить» [439] . Газеты сообщили, что «бредовую теорию акад. А.С. Серебровского… фашизм охотно включит в свою программу» [440] . Так широкой публике навязывалось определенное отношение к генетике человека.

В это время Левита постоянно сопровождали агенты политической полиции, готовые арестовать его в любой назначенный момент и предотвращавшие несанкционированные контакты. Поэтому Мёллер

даже не знал, жив ли Левит, а если жив, то на свободе ли он (то есть в юридическом смысле слова).

Мёллер, несомненно, вызывал раздражение Сталина: он общался не с теми людьми, мог напечатать за границей обзор с именами репрессированных генетиков и невозвращенцев, несмотря на прямое указание этого не делать, а теперь пытался возобновить официально осужденный проект. Более того, включить Мёллера в собственную квазииерархию не представлялось возможным: как ученый с мировым именем и гражданин США (пусть и с подмоченной репутацией из-за прокоммунистических настроений) Мёллер принадлежал к серьезной полииерархической системе, с которой Сталин в этот момент не мог конфликтовать.

Мёллер обнаружил, что его присутствие становится угрозой для друзей и молодых сотрудников, а условия научной работы ухудшаются. После разговора с Вавиловым он объявил о решении поехать в Испанию, в одно из медицинских подразделений интербригад, и сделал это в своем докладе на IV сессии. В марте 1937 г. Мёллер временно выехал из СССР. Остановившись в Берлине, он передал Н. В. Тимофееву-Ресовскому настоятельные пожелания Вавилова и Кольцова, чтобы тот сейчас не возвращался. Он рассказал о прекрасных молодых генетиках (они хороши, и не этот, но следующий конгресс нужно проводить в России; однако «я сомневаю,  – сказал он почти по-русски, – я сомневаю Дубинина и Нуждина»). В сентябре он ненадолго вернулся в Москву и уехал окончательно. Сталин мог быть удовлетворен отъездом Мёллера. Однако он ждал момента, чтобы дать выход гневу в полной мере; цель уже была назначена – С. Г. Левит.

Разгром МГИ

В начале апреля 1937 г. Вавилов сообщил председателю Постоянного международного комитета О. Л. Мору, что несколькими днями ранее было получено определенное решение правительства о конгрессе в Москве в 1938 году. В середине июня Мор обращает внимание на то, что новое письмо подписано, в качестве генерального секретаря оргкомитета, Мейстером, а не Левитом. 22 июня 1937 г. из Москвы идет письмо 13 генетиков Мору в поддержку конгресса в СССР (вероятно, подпись Левита была аутентичной – в это время как раз работала комиссия по обследованию МГИ).

Показательная история приключилась с «Избранными работами по генетике» Г. Г. Мёллера, одной из книг, подготовленной сотрудниками Вавилова к VII конгрессу в Москве. 29 мая 1937 г. Вавилов сообщает Отто Мору, что «в течение ближайших недель выйдут два тома, избранные труды Моргана и Мёллера». Тома с одинаковым названием сданы в производство 11 и 28 декабря 1936 г. и подписаны в печать 22 апреля и 4 мая 1937 г. На переплете и титульном листе «ОГИЗ – Сельхозгиз – 1937»; тираж 9 и 7 тыс. экз. Нет оснований для того, чтобы два тома не вышли одновременно. 5 апреля 1937 г. Вавилов пишет Мёллеру, что вторая корректура тома будет в ближайшие недели. На с. 4 заметки «Г. Г. Мёллер. Вместо предисловия» Вавилов настойчиво подчеркивает: «Концепция дарвинизма является руководящей идеей во всех его исследованиях»; «Проф. Мёллер является последовательным борцом с фашизмом в генетике»; «Большая интересная статья Меллера, опубликованная в Ленинском сборнике, изданном Академией наук СССР, посвящена применению диалектического метода в генетике».

В апреле 1937 г. газета «Социалистическое земледелие» обвиняет Н. К. Кольцова и впервые Г. Г. Мёллера в защите «идеи об «извечной неизменности» наследственной основы (генотипа)» [441] , которую Агитпроп и Сельхозотдел представляли как антидарвиновскую позицию. Несмотря на это, Вавилов в письме от 3 мая обещает Мёллеру, что книга появится еще через неделю-другую. 11 августа 1937 г. Вавилов шлет Моргану 2 экз. его избранных трудов. Но только 22 мая 1938 г. он сообщает Мёллеру, что наконец-то вышла его книга, – но еще не хочет верить, что его предисловие вырвано из всего тиража, за исключением нескольких сигнальных экземпляров.