Заря победы
Шрифт:
Когда на трибуну поднялся начальник цеха Виктор Григорьевич Григорьев, в зале наступила тишина. Широкий, статный, он положил свои большие руки на край трибуны и стал рассказывать:
— В 1941 году в первые же дни войны сто восемьдесят рабочих, инженеров и техников нашего завода ушли в дивизии народного ополчения… У меня была броня. В ту пору варить сталь было не менее важно, чем воевать. Но я решил идти на фронт.
Ветеран, проработавший на заводе «Серп и молот» тридцать пять лет, говорил о том, как девятнадцатилетним юношей в годы гражданской войны пошел на фронт, как встретился в 16-й армии с Михаилом Николаевичем Тухачевским.
Григорьеву
После гражданской войны Виктор вернулся в Москву. Здесь он встретился с Николаем Ильичом Подвойским — одним из ближайших помощников Владимира Ильича Ленина в период Октябрьского переворота в Петрограде.
— Обязательно идите учиться, Виктор! — наставлял Подвойский. — Сейчас стране нужны инженеры.
И Виктор Григорьев прислушался к совету старого большевика. Закончив политехнический институт, он вернулся на родной завод инженером.
Когда грянула Великая Отечественная война, Виктор Григорьевич вновь пошел к Подвойскому. Хотелось поговорить с любимым наставником, услышать доброе напутствие.
— Что делать, Николай Ильич? Оставаться на заводе или идти на фронт!
— Поступай, как подсказывает совесть! Инженер-капитан запаса Виктор Григорьевич Григорьев в первые же дни подает заявление с просьбой зачислить в дивизию народного ополчения. Вместе с ним ушли в ополчение Семен Филиппович Гончар, отец и сын Павловы, сталевар Василий Васильевич Беляев и другие.
И вот во Дворце культуры, как с родным братом, мы обнялись и расцеловались с Виктором Григорьевичем Григорьевым, теперь инженер-подполковником запаса…
Мои воспоминания прервал дальневосточник Василий Алексеевич Щербаков.
— А ведь мы ровно двадцать один год здесь не были, — сказал он. — В октябрьские дни сорок первого жарковато здесь приходилось. Помнишь, Николай Петрович? Твоя батарея стояла вот тут, на склоне холма. А мой батальон держал оборону чуть впереди…
Но вернемся к 1941 году.
18 октября меня отправили в госпиталь в город Горький. Привезли нас туда поздно вечером. В городе находилось много предприятий и учреждений, эвакуированных из западных областей страны. Станционные пути были забиты эшелонами с войсками, идущими на фронт, вооружением, цистернами с горючим, заводским оборудованием, продовольствием. Но во всем чувствовались спокойствие и порядок. Другая картина была в центре города. Здесь скопилось много автотранспорта с людьми, некоторые из них сеяли панические слухи. Двое азартно спорили у бензозаправочной колонки по поводу очереди.
Вскоре выяснилось, что в здешних госпиталях мест нет, и нас повезли дальше на восток, в Казань. В Казани госпиталь помещался в здании какого-то техникума: в палатах остались стенды с изображением деталей машин.
Через шесть дней в госпиталь приехал первый секретарь Татарского обкома партии товарищ Алемасов. Он сообщил, что звонили из Москвы и просили узнать, в состоянии ли я добраться в обком для разговора по ВЧ. С помощью санитаров оделся и поехал.
В обкоме пришлось долго ждать. Наконец раздался звонок. Я взял трубку и услышал знакомый голос маршала Б. М. Шапошникова:
— Как себя чувствуете?
— Скоро
— Ну, это уже благо!
— А что нового под Москвой?
— Наши войска упорно сдерживают врага. За последние дни его нажим заметно ослаб.
Маршал пожелал быстрейшего выздоровления.
— Разрешите перевестись в прифронтовой госпиталь?
— Этого я решить не могу. Не моя епархия. Решать должны врачи.
Разговор с начальником Генерального штаба меня очень растрогал. Шли тяжелые бои. В Ставке была адская работа. Но все же Борис Михайлович нашел время поговорить со мной. Хотелось быстрее расстаться с костылями и лететь в Москву…
Когда в госпиталь прибывали новые партии раненых, мы с интересом расспрашивали их о положении на фронте.
Рана моя постепенно затягивалась. Я уже ковылял по палате, сначала на двух костылях, а потом и на одном. Мечтал быть ближе к своей армии. С упоением читал заметки в «Красной звезде» о сражениях под Москвой, и прежде всего о боевых делах воинов 5-й армии. Она была мне особенно близка: ведь там сражались мои боевые друзья.
Еще раз обратился к высшему командованию с просьбой перевести меня в любой подмосковный госпиталь. Через некоторое время Начальник Тыла Красной Армии Андрей Васильевич Хрулев сообщил, что согласие на перевод во фронтовой госпиталь дано. Это меня очень обрадовало.
В тот же день я получил еще одну приятную весть: жена прислала письмо из Новосибирска. Расстались мы с ней на второй день войны. С тех пор я ничего не знал о судьбе семьи. Оказалось, что жена вместе с четырехлетним сыном находится под Новосибирском, помогает шить обмундирование для фронтовиков.
В госпитале я подолгу размышлял, мучительно искал ответа на вопрос: как случилось, что враг за короткий срок оказался уже под Москвой? Внезапность нападения? Да, этот фактор имеет существенное значение в самом начале войны. Сильный и опытный противник? Причина серьезная. Враг располагал первоклассной авиацией: истребителями с металлическим корпусом, пушечным вооружением и бомбардировщиками, не имевшими равных себе по качеству. Наши самолеты в то время уступали им. Что же касается танков, то здесь противник имел лишь количественное преимущество. Советский Т-34 оставался с начала и до конца войны самой совершенной машиной. Некоторые наши механизированные корпуса (4, 6, 8-й и другие) еще до начала войны были почти полностью укомплектованы танками КВ и Т-34. Но использовались они во многих случаях безграмотно и непродуманно. К тому же излишние переброски приводили к быстрому израсходованию горючего и моторесурсов. В результате наши первоклассные боевые машины нередко доставались врагу, так как не были в состоянии двигаться.
В смысле организации войск враг, пожалуй, тоже опередил нас: он свел свои танковые дивизии в четыре группы (армии); у нас же высшим соединением был только механизированный корпус.
Немало бед причинило промедление с перевооружением и с переходом на новые штаты: многие стрелковые и кавалерийские дивизии сдали лошадей и прежнее вооружение, а новую технику не получили, ее не хватало. В таком положении оказался, в частности, и 21-й механизированный корпус [23] .
23
См. главу «В начале войны».