Заря победы

Лелюшенко Дмитрий Данилович

В последних числах августа меня пригласили в Кремль для вручения награды.

Вместе с нами, фронтовиками, в Свердловском зале собрались бойцы МПВО, отличившиеся при отражении первых налетов вражеской авиации на Москву. Среди них было немало женщин и совсем молоденьких девушек. В минуту опасности они успешно тушили пожары, смело обезвреживали зажигательные бомбы. Сейчас славные наши москвички сидели притихшие, серьезные.

Нам объявили, что вручать награды будет Михаил Иванович Калинин. Работники его секретариата обходили награжденных и тихо шептали:

«Не очень крепко жмите Калинину руку». Когда вошел Михаил Иванович, все встали и зааплодировали. Но он замахал руками.

— Это вам надо аплодировать, герои, верные защитники Родины! Вам, а не мне. Примите мои самые горячие поздравления.

Калинин произнес короткую речь. Он сказал, что ему доставляет большое удовольствие вручить ордена воинам, которые научились бить врага. А скоро его научатся бить бесстрашно и умело все красноармейцы и командиры, и тогда мы погоним гитлеровцев с нашей священной советской земли.

Один за другим подходили мы к Михаилу Ивановичу и, забыв про предупреждение, крепко жали его сухую старческую руку. Он по-отцовски обнимал награжденных. Желал им новых боевых успехов. И то и дело смахивал белым платком набегавшие на глаза слезинки.

От имени награжденных слово предоставили мне. Я заверил, что фронтовики сделают все, чтобы выполнить свой долг перед Родиной.

Когда стали расходиться, М. И. Калинин задержал меня:

— К вам, товарищ Лелюшенко, у меня несколько вопросов. — И, заметив мое смущение, добавил: — Побеседуем немного. Мне очень хочется знать, как вы там воюете на фронте. Выпьем по стакану чаю. Не возражаете?

Мы сели на диван у столика. Принесли чай. Михаил Иванович долго помешивал в стакане ложечкой, потом поднял на меня умные, светящиеся добротой глаза и спросил:

— Очень трудно там?

— Трудно: сила у него большая.

— Вот ведь как получилось… Думали воевать на чужой земле, а приходится отступать на своей. Нелегко. Это надо пережить. Надо выстоять, иного выхода у нас нет.

Калинин расспрашивал о боях, в которых мне довелось участвовать, интересовался качеством нашего и немецкого оружия.

Речь зашла и о порядке вручения наград. Я сказал, что только единицы могут приехать в Москву за орденом. Люди нередко гибнут, так и не увидев заслуженной награды.

— Это непорядок. Его надо срочно исправить. Война идет третий месяц, а мы здесь все еще живем, как в мирное время. Обязательно продумаем, как сделать так, чтобы герои получали награды непосредственно на фронте, сразу после боя. Человек хочет покрасоваться наградой. А мы лишаем его этой радости. Ведь воин, отмеченный Советской властью, — это особый воин. Он у всех на виду. С него берут пример, на него равняются. Он сам становится другим, сознавая свою особую ответственность.

Я уходил из Кремля глубоко взволнованный беседой с М. И. Калининым. О ней не раз вспоминал потом, часто рассказывал офицерам и солдатам. И всегда при этом видел перед собой замечательного большевика-ленинца, которому даже большие государственные заботы не мешали слышать биение солдатского сердца.

…Мое

«сидение» в Автобронетанковом управлении кончилось совершенно неожиданно. Поздно вечером 1 октября дежурный сказал, что меня срочно вызывают в Ставку. Зачем опять? В тот день я уже несколько раз докладывал о готовности сформированных бригад, получил указание — когда, куда и какие бригады отправить.

Собрал сводки и документы. Камуфлированная машина понеслась по пустынным московским улицам.

Через несколько минут я был уже в приемной. Миновав массивную дверь, зашагал по широкому коридору, застланному ворсистым ковром, к знакомому кабинету. На этот раз ждать пришлось недолго.

— Вы много раз просились на фронт. Сейчас есть возможность удовлетворить вашу просьбу, — сказал Сталин.

— Буду рад.

— Ну и хорошо. Срочно сдавайте дела по управлению и принимайте Первый Особый гвардейский стрелковый корпус. Правда, корпуса, как такового, пока еще нет, но вы его сформируете в самый кратчайший срок. Вам ставится задача: остановить танковую группировку Гудериана, прорвавшую Брянский фронт и наступающую на Орел. Все остальное уточните у товарища Шапошникова.

— Благодарю за доверие! — сказал я и отправился к Шапошникову.

Борис Михайлович познакомил меня с оперативной обстановкой и сообщил, что в течение четырех — пяти дней необходимо сформировать 1-й Особый гвардейский стрелковый корпус. В его состав войдут: 5-я и 6-я гвардейские стрелковые и 41-я кавалерийская дивизии, 4-я и 11-я танковые бригады и два артполка. А несколько позже будут подчинены воздушно-десантный корпус, три дивизиона реактивной артиллерии и 6-я авиационная группа. Задача: не допустить противника к Орлу. Корпус будет подчиняться непосредственно Ставке.

Я узнал, что 5-я и 6-я гвардейские стрелковые дивизии прибудут с Ленинградского фронта, 4-я танковая бригада формируется на Дону, 11-я танковая бригада находится в ста пятидесяти километрах от Москвы, воздушно-десантный корпус — примерно в трехстах километрах от намеченного для него района сосредоточения, 41-я кавалерийская дивизия — тоже довольно далеко.

Итак, в корпусе в данный момент, кроме командира, никого нет. А противник подходит к Орлу. Такова обстановка.

Вернувшись в управление, я вызвал офицера отдела боевой подготовки подполковника Ивана Петровича Ситникова, которого знал как способного штабного работника. Коротко рассказав о разговоре в Ставке, я спросил:

— Как вы смотрите на то, чтобы занять должность начальника оперативного отдела штаба корпуса?

— Готов, товарищ генерал! Кто будет начальником штаба?

— Полковник Глуздовский. Знаете?

— Встречались.

— Кого из работников Автобронетанкового управления вы бы порекомендовали в штаб корпуса?

— Нелегкую задачу вы мне задали, товарищ генерал! — улыбнулся Ситников.

— И все же, Иван Петрович, подумайте.

А самого не покидала мысль: «Как с корпусом? Генерал без войска что солдат без оружия. Для почина хоть что-нибудь иметь бы сейчас под руками!»