Заря вечерняя
Шрифт:
Крепко надеялся на это и Афанасий…
Но не успели они вдоволь порыбачить, не успели оглянуться, а первая морская зима уже прошла. Снега почернели, начали оседать, прогибаться, с крыш закапало, во дворе и в саду потекли ручейки, напоминая о скорой распутице, ледоходе.
Приближение весны, начало ледохода Афанасий всегда чувствовал еще загодя, определял по разным старинным приметам. Вдруг ни с того ни с сего в конце февраля дохнет в лугах таким по-весеннему чистым и свежим воздухом, что прямо перехватит тебе дыхание, а голова, словно захмелев, пойдет кругом. Или глядишь — другая примета: льды на реке начнут подниматься, темнеть,
Не спалось всегда Афанасию в эти первые весенние ночи. Он то и дело выходил к реке, слушал, как она вздыхает, как просыпается после долгого зимнего сна, как откуда-то из самых ее верховьев все катится и катится, приближаясь к Старым Озерам, ледолом. Река вся гудит, стонет, почерневшие льды поднимаются иногда чуть ли не вровень с берегами, верховой ветер рвет и ломает деревья. От его порывов начинают сами собой раскачиваться и звенеть на тополях качели.
И вдруг в предрассветной синеве все на минуту успокоится, замрет, вконец истомившись в этой весенней ночной борьбе. А в следующее мгновение река, собрав воедино все свои силы, колыхнется между двумя берегами, да так, что льды не выдержат, затрещат. Вдоль и поперек побегут по ним глубокие, хорошо различимые даже в темноте трещины — и уже ничто не может сдержать напора реки: она бурлит, пенится, разворачивает по течению льдины и несет их мимо Старых Озер. В эти минуты всегда слышится Афанасию, как где-то далеко-далеко кричат и курлычут, возвращаясь домой из жарких стран, журавли…
В этом году все было вроде бы точно так же. Афанасий поднимался среди ночи, выходил на лед, помечая себе дорогу пешней, слушал, как гудит над морем ветер-верховник, как кричат высоко в небе журавли, как вызванивает каждой веточкой сухой камыш.
Но настоящего ледохода Афанасий так и не увидел. Лед на море от весеннего солнца чернел, набухал, но с места не стронулся, а начал постепенно стаивать, тонуть в мутной, считающейся теперь морской воде. Лишь на самой середине моря, где раньше была река, Афанасий заметил несколько небольших льдин, которые медленно, словно нехотя, плыли в сторону плотины. На ледоход это, конечно, походило мало…
Чтоб зря себя не мучить и при случае не выдать Николаю своего настроения, Афанасий все весенние дни проводил в лесу.
Горбунок, радуясь первой пробившейся травке, клейким, готовым вот-вот раскрыться почкам на ежевике, бежал неостановимо, бойко, пугал своим пофыркиванием любопытных сусликов, которые с утра дежурили над норками.
Лес оживал, наполнялся весенней пробуждающейся жизнью. В ольшаниках ремонтировали гнезда, о чем-то кричали, спорили вороны, в зарослях мелколесья стрекотали сороки, из полей, уже освободившихся от снега и дожидающихся пахоты, мчались в село за добычей грачи и галки. На лесных полянках, почуяв раннее тепло, уже порхали бабочки: желтые, голубые, темно-красные с фонариками на крылышках. Одна из них по неосторожности села на холку Горбунку, и Афанасий несколько минут любовался ее бархатным одеянием.
В сосновом лесу, в еловых борах весна начиналась по-своему. Хвоя с наступлением тепла помолодела, налилась свежей зеленью, иголки на ней заострились и при малейшем прикосновении грозно, по-боевому топорщились, словно не хотели никого к себе подпускать. Худенькие вылинявшие белки потеряли
Земля уже везде оттаяла, вдоволь напиталась талой водой, весенними обильными дождями. На старых сосновых вырубках, быть может, даже чуть раньше положенного срока начала пробиваться крапива; то там, то здесь под кустами боярышника зазеленели крохотные листочки земляники; в низинах, освобождаясь от снега, набухли белесые подушечки мха. Но больше всего Афанасия радовали березы и клены на вершине Великих гор. Они еще месяц назад почуяли приход весны, пробудились от зимней спячки, наполнились терпким прозрачным соком. В одной из берез Афанасий проделал небольшую дырочку, вставил туда вишневый желобок, и тяжелые капельки начали медленно стекать по нему в алюминиевую фляжку, которую Афанасий всегда носил с собой в лесу.
Возвращался домой Афанасий всегда уже в сумерках, вез для Екатерины Матвеевны лесные подарки: то фляжку березового сока, то вязанку сушняка для растопки печи, а то и ветку начинающей распускаться черемухи. Екатерина Матвеевна встречала его возле калитки, забирала подарки и звала в дом. Радостно было Афанасию идти следом за ней, вести в поводу Горбунка, вдыхать запах черемухи — и совсем не думать про море. Но оно тут же напоминало о себе криками чаек, гудками прогулочных пароходов; плескалось о песчаный берег, шумело настоящим морским прибоем. И не думать о нем было нельзя…
Настроение у Афанасия начинало портиться, он мрачнел, обидно покрикивал на Горбунка, долго путался с седлом и уздечкой, по-стариковски утомленно вздыхал, огорчая Екатерину Матвеевну.
Успокаивался Афанасий лишь в доме, когда садился ужинать возле распахнутого окошка. Свежий вечерний воздух дышал ему в лицо, заполнял всю комнату, тихо шевелил белые ситцевые занавески. Натужное морское рокотание сюда не долетало, и Афанасию временами казалось, что за окном простирается не море, а широкое луговое половодье. Все, как и раньше, как при реке…
Но вот однажды вместе с ветром в комнату залетел вначале один, а потом и второй, и третий комар. Ничего, конечно, особенного в этом не было. И в прежние годы с наступлением тепла комары залетали в комнату, суетливо кружились вокруг лампочки. Но то были обыкновенные луговые комары, к которым все давным-давно привыкли и не очень-то обращали на них внимание. А эти удивляли своими размерами, размахом крыльев, окраской. Были они, наверное, величиной с палец, ядовито-зеленые, длиннохвостые. Екатерина Матвеевна поймала одного на ладонь, показала Афанасию:
— Гляди, какие гости.
— Да уж гости, — вначале улыбнулся было Афанасий, а потом призадумался: — Что-то не нравится мне все это.
Екатерина Матвеевна отпустила пленника и поторопилась закрыть окошко, потому что комары ринулись на свет зажженной лампочки настоящими полчищами.
Всю ночь они не давали Афанасию и Екатерине Матвеевне покоя, шуршали на потолке, бились в оконное стекло, забирались даже на кровать. Афанасий не выдержал и среди ночи ушел досыпать на печку, но комары доставали его и там.