Заря вечерняя
Шрифт:
— Ты смотри, что делается!
Афанасий выглянул в окошко — и замер. По морской глади в сторону Старых Озер мчались яхты, да не одна, не две, а целая армада, флотилия. Откуда их здесь столько взялось, один бог знает. То ли успели понастроить, то ли завезли откуда специально для праздника.
Закончив бриться, Афанасий вышел на улицу, чтоб разглядеть все это праздничное плаванье получше, запомнить его на долгие годы. Екатерина Матвеевна тоже встала рядом с Афанасием на бугорке, уже по-воскресному нарядная, веселая.
Яхты как раз проходили мимо Старых Озер, и Афанасий не выдержал,
И вдруг одна из них, словно откликаясь на зов Афанасия, круто вывернула из фарватера и помчалась к берегу.
— Володька, — еще издалека узнал своего соседа Афанасий.
— Точно он, — обрадовалась и Екатерина Матвеевна.
А «Летучий голландец», все напористей и напористей рассекая волну, приближался к берегу. Уже было слышно, как плещется под его отполированными боками вода, как трепещут на ветру полотнища, как поскрипывает высокая упругая мачта. Афанасий, шагнув поближе к обрыву, приготовился встречать яхту, во вдруг остановился возле самого берега и опять замер от удивления. Над парусом вилась, кружилась, почти касаясь крылом воды, какая-то странная, ни разу не виденная Афанасием в этих краях птица.
— Чайка! — изумилась Екатерина Матвеевна. — Ты гляди, Афанасий, чайка!
Но Афанасий и сам уже признал ее, морскую, неизвестно как сюда залетевшую чайку. Она неотступно кружилась над парусом, словно сопровождая его, серебристо-белая, медлительная. Порывами ветра ее иногда относило в сторону, но она опять упрямо возвращалась назад, ложилась на крыло и вела парус к берегу.
В прежние годы на реке тоже были чайки, но небольшие, узкокрылые. Их и называли-то не чайками, а крячками по далеко слышимому тревожному крику. С утра до вечера носились они над рекой, охотились за верховодками, чертили влажный речной воздух своими сабельно узкими крыльями. В деревенской жизни они, конечно, были птицами заметными, но сравнивать их с этой морской вьющейся над парусом чайкой было никак нельзя. Крячки, по-видимому, и сами это чувствовали, потому что нигде над водохранилищем Афанасий их не заметил…
Чайка отстала от паруса почти возле самого берега. Широко раскинув крылья, она в последний раз промчалась над ним, а потом победно вскрикнула, словно ненадолго прощаясь, и унеслась далеко в море.
Афанасий, заслонившись от солнца рукой, долго глядел ей вслед, все еще продолжая удивляться ее неожиданному здесь появлению, ее неторопливому полету и загадочному крику, к которым надо будет теперь привыкать…
А пока Афанасий любовался, наблюдал за чайкой, «Летучий голландец» легонько ударился о берег, паруса на нем опали, и только теперь Афанасий с Екатериной Матвеевной заметили, что Володя приплыл не один. Рядом с ним на узенькой отполированной лавочке сидела вся в белом, будто подвенечном, платье девчонка.
— Невеста? — улыбаясь, спросил Афанасий.
— Невеста, — как всегда весело ответил Володя, явно гордясь и собой, и яхтой, и невестой.
Он подал девчонке руку и начал осторожно сводить ее на берег по шаткому, все еще раскачивающемуся на волнах «Летучему голландцу»:
— Знакомься, дядь Афанасий, — Надежда!
— Надежда — это хорошо, — подал девчонке Афанасий руку. — Откуда такая?
— Из-за
Афанасий даже забоялся — не повредить бы ее каким-либо неосторожным движением. Но оказалось, что опасался зря: рукопожатие у девчонки было на редкость крепким и смелым.
Афанасий обрадовался этому, украдкой глянул девчонке в глаза, дивясь, какие они у нее по-морскому голубые и глубокие. Если у Володи с этой девчонкой все заладится, то жизнь у них должна бы пойти счастливая. Больно уж они подходят друг другу.
— Ну что, дядь Афанасий, поплывем, — кивнул на «Летучего голландца» Володя. — По морям, но океанам?!
— Нет, мы уж лучше по земле, — отказался Афанасий. — У вас, поди, зыбко.
— Да ты что! — обиделся за «Летучего голландца» Володя. — Гляди, какое судно.
— Как-нибудь в другой раз, — все же настоял на своем Афанасий.
Он как-то не ко времени вспомнил свою плоскодонку, утлую, и уже совсем старенькую, с чуть прогнившими порожками, на которой по такому морю особенно не разгонишься. Екатерина Матвеевна стояла рядом с Афанасием тоже какая-то поникшая и печальная, должно быть, как и он, вспоминая прежние речные плаванья.
Володя, судя по всему, сразу догадался, что с Афанасием и Екатериной Матвеевной что-то не так, но виду не подал, явно стараясь не уронить себя в глазах Надежды. Он нарочито весело и громко позвал ее с собой:
— Ладно, морячка, отходим!
Надежда немного недоуменно посмотрела на него, но противиться не решилась, послушно заняла свое место на яхте.
Афанасий и Екатерина Матвеевна постояли минуты две-три на берегу, понаблюдали, как «Летучий голландец» по-рыбьи ныряет с волны на волну, как опять вьется и кружит над ним чайка, как теснят его со всех сторон маленькие юркие байдарки. Володя и Надежда несколько раз оглянулись на берег, прокричали что-то прощальное, едва слышимое, а потом круто развернули яхту и уже, казалось, не поплыли, а понеслись по воздуху куда-то в низовья бывшей реки…
Когда Афанасий и Екатерина Матвеевна приехали в город и сошли возле набережной, праздник там был в самом разгаре. Сменяя друг друга, безудержно играли оркестры; им вторили развешанные на столбах вдоль берега динамики; народ толпился, кто возле ларьков и буфетов, кто возле пивных бочек, а кто возле специально построенного, еще пахнущего смолою помоста, где готовились к концерту участники художественной самодеятельности. Мальчишки штурмовали на морском вокзале маленький пароходик, отправляющийся в свой первый прогулочный рейс.
Торжественный митинг, открытие моря, судя по всему, уже состоялись, потому что начальство, сойдя с временной дощатой трибуны, толпилось возле машин, о чем-то негромко переговариваясь.
Екатерина Матвеевна окинула эту толпу быстрым внимательным взглядом и легонько толкнула Афанасия:
— Смотри, — Коля!
— Где? — переспросил ее Афанасий и тоже задержал взгляд на веренице машин.
Николай стоял в самом центре группы, заметно выделяясь среди всего областного начальства и ростом, и статью, и молодостью…