Засада на черной тропе
Шрифт:
Но когда выяснилось, что падь, в которую зашел отряд, Ерофею незнакома: тайга ведь огромна и всю ее не изучишь даже за сто лет, — бойцы совсем оробели. Оберегая товарищей, Ерофей первым прокладывал тропу. Прежде чем ступить на поляну или перешагнуть через сгнившее дерево он пробовал ногой зыбкую почву и только лотом разрешал идти отряду. Тайга становилась все темнее, гуще. Это были настоящие джунгли с обомшелыми бархатными деревьями, диким виноградом, засохшими кедрами. По топям в джунглях тянулся след — парашютисты тащились медленно. Сильный и рослый бандит все чаще нес на своих плечах напарника.
Издалека потянуло дымом, кедровой смолой и консервами. Ингус завертелся, запрыгал, рванулся вперед, забыв усталость, будто не кололи его острые иглы хвои, не тонул он в болотах и не застревал в буреломах. К горлу Карацупы хлынули горячие волны — усталость исчезла, рука инстинктивно искала маузер. Хотелось сейчас же бежать к костру и закричать: «Руки вверх!» Но спешить нельзя. Нужно было собрать отряд, осмотреть и подбодрить бойцов — усталых, измученных людей с окровавленными щеками и распухшими от комариных укусов веками, — проверить перед боем оружие и патроны.
Враг был рядом, и объясняться можно было только жестами и мимикой. Карацупа приказал бойцам рассредоточиться и заходить к костру с подветренной стороны. Сам он лег на мшистую землю, сдвинул козырьком назад фуражку и пополз по-пластунски под кустами к коряге, похожей на осьминога. Около нее следопыт отдышался, подтянулся на руках и выглянул из засады. С поляны тянулся от сырых сучьев и еловых лап узенький столбик дыма. Схватившись руками за голову, сидел у костра человек. Его карабин стоял, прислоненный к дереву, у ног лежал маузер. Парашютист, видимо, спал.
«Где второй? — забеспокоился Карацупа. — Почему „Малый“ — так он заранее окрестил тощего раненого человека — спит, почему один? Второй, может быть, собирает хворост? Ушел на охоту? Но хвороста много, и у костра лежат консервы. В чем дело?.. Нельзя нападать на одного, не зная, где второй».
Карацупа подозвал Ерофея; и когда бородач добрался до коряги, показал ему на спящего.
— Один? — обратил он внимание таежника.
Ерофей дотронулся до губ пальцем: дескать, тихо! — и уполз в чащу. Вернулся возбужденный, с искорками в глазах.
— Второй ушел, он далеко отсюда, — прошептал Ерофей. — Можно брать «Малого».
Карацупа встал, оправил на себе гимнастерку, поднял пистолет и шагнул с Ингусом к костру.
— Руки вверх!
Спящий не шевельнулся. Карацупа схватил карабин врага и повторил приказ:
— Руки вверх! Ингус, вперед!
Сидевший, не вскрикнув, упал от толчка. Он был мертв.
Сильный, здоровый парашютист, тащивший своего раненого напарника, выбился, видать, из сил, решил спасаться в одиночку и отравил своего спутника. Карацупа обыскал убитого, вывернул его карманы, прощупал на пиджаке швы и нашел в подкладке бумажные ленты с шифром.
Бойцы сложили около трупа найденные патроны, деньги, ножи, гранаты, ампулы с ядом и
Убийца поступил хитро: обманывая напарника, он оставил ему консервные банки, оружие и ушел как бы осматривать дорогу. Тот приготовил обед и ждал спутника. Сколько это продолжалось, сказать трудно, но, видать, раненый почувствовал от яда слабость, сел около костра и умер.
Закончив обыск, Карацупа мрачно уставился на мертвеца. Нужно продолжать погоню, но нельзя было оставлять без охраны труп парашютиста.
— Заберем вещи, а тело… бог с ним!.. — предложил Ерофей. — Не тащить же…
Измученные бойцы одобрительно переглянулись. Карацупа поймал их взгляд и помрачнел: долго ли они продержатся во время погони? Устали, голодны, ноги сбиты, лица в крови…
Глухо трещал костер. Ветер свистел в вершинах деревьев. Ерофей молча посматривал на Карацупу.
— Товарищ Ерофей, — решительно обратился Карацупа к таежнику, — спасибо за службу, за помощь. И вот приказ: идите с бойцами, отнесите тело и документы на заимку. Я пойду на преследование.
— Никак нет! — отозвался Ерофей. — Одному не можно.
— Отставить! — строго сказал Карацупа. — Задача такая: отнести тело к реке, вызвать катер и отправить на нем убитого в штаб. А вам с бойцами взять под наблюдение реку и выйти мне навстречу с реки: отрезать путь «Большому».
Ерофей молчал.
— Тело в воде мочите, чтоб не испортился, берегите его: важное доказательство, — деловито посоветовал Карацупа. — Действуйте!
Оставшись один с Ингусом, Карацупа лишь теперь почувствовал, как он устал: ему трудно было передвигать ноги, хотелось забыться, упасть в траву и уснуть. Но он прибавил шагу. И тотчас заметил: что-то полосатое мелькнуло в чаще. Тигр?
Карацупа шагнул в кусты, держа наготове маузер. Еще шаг… Вот он… В глазах следопыта зарябило. Но что это?.. На поваленном дереве, словно тигровая шкура, лежал полосатый желтый мох. Поплыли перед глазами пестрые круги; тело обмякло, сжалось сердце.
«Спокойно! — приказал себе Карацупа. — Нервочки!.. Распустился…»
След от диверсанта «остыл»; прошел он по тайге часов восемь назад, и запах его ног исчез. Впрочем, тропу нарушителя найти было теперь совсем несложно по вмятинам от ног, сломанным веткам, взъерошенной хвое. Нужно было наверстать упущенные восемь часов, нагнать врага, не дать ему первым выйти к реке. Но где взять силы не только тащить отяжелевшие, точно свинцом налитые ноги по болотам, по колючей хвое, но еще и бежать?
Нужно было вступить в борьбу с самим собой: со своей усталостью, с голодом, с одуряющим желанием спать. Порой Карацупе казалось, что все его тело становилось чужим. Чем дальше он шел, тем труднее было приказывать ногам двигаться, руке тянуть поводок, голове держаться прямо, глазам всматриваться в тайгу. Нечеловеческими усилиями приходилось подгонять себя. Еще на заставе, во время походов и погонь, Карацупа обнаружил удивительную способность слова «вперед» поднимать обессилевшего человека и вести его по тропам.