«Защита 240» (с илл.)
Шрифт:
Никитин вышел, и Титов быстро подошел к щитку с сигнальными лампочками от приборов 24-16.
— Так, мы послали его в наладочный зал? Хорошо, значит, прежде чем попасть туда, он должен пройти через лабораторию номер три. Верно?
— Да. В наладочный зал можно пройти и через двор, но не думаю, чтобы он обходил кругом.
— Интересно. — Титов взглянул на часы. — Сейчас он уже должен быть в третьей лаборатории, а там установлен наш прибор. Посмотрим.
— Думаю, что он уже успел пройти туда.
— Смотрите, сигналов нет, как это было раньше, когда Никитин входил
— Теперь он уже, пожалуй, в наладочном.
Позвонили в наладочный зал, и оттуда ответили, что Никитин там и приступил к проверке установки.
На щитке сигналов из наладочного не было.
Титов взял в руки блокнот, оставленный Никитиным, и стал его внимательно рассматривать.
— Значит, предположение правильное — все дело в этой книжице.
Титов позвонил Боброву и пригласил его в кабинет. Загадочный блокнот снова подвергся испытаниям. Как только его подносили к прибору, стрелка начинала беспокойно прыгать. Блокнот радиоактивен — это было ясно. Листки, на которых Никитин писал письмо Жене, тоже радиоактивны. Но почему блокнот стал радиоактивным? В чем виноват Никитин? Проверка явилась лишь первым шагом к разрешению этого вопроса.
Листая блокнот, капитан заметил, как из него выпало что-то маленькое, темное. Он нагнулся и поднял с пола засушенную, почти совсем почерневшую фиалку.
Прошла неделя со дня памятной встречи в лесу. После вечера у Резниченко Лене ни разу не пришлось повидать Михаила, но с Сергеем она встречалась почти каждый день. Сергей со дня на день ждал решения комиссии о своем проекте и уже не мог говорить ни о чем другом, как о том времени, когда он, наконец, будет в Москве, когда сможет, как однажды выразился, «зажить». Слово это врезалось в самое сердце, и, кажется, оно, это маленькое слово, решило все.
Отпуск подходил к концу. Вот еще два дня и… ехать или остаться здесь, с Сергеем? Даже подумать тяжело, что больше не будет видеть его, не будет с ним и все же с каждым днем становилось яснее — не выйдет ничего у них с Сергеем. Все дальше и дальше он уходил от нее и становился все более непонятным, чужим.
— Я завтра еду, Сережа, — сказала она, и вдруг сразу стало легче. Так трудно было принять решение, а когда внезапно, сами собой вылетели эти слова, почувствовала, что именно так надо.
— Едешь? Куда?
— Домой, в Славино.
— Что, агитация Михаила повлияла?
В первый раз Сергей предстал перед нею в таком отвратительном виде, в первый раз подумала, что вот он весь здесь — своевольный, раздражительный и очень, несправедливый. Да, да, несправедливый. До слез стало горько от сознания, что он может подумать такое, может…
Лена не ответила ни слова и тихонько отошла от Сергея.
— Лена! — он догнал ее, схватил за плечи, и в голосе его появились прежние, такие любимые нотки. — Леночка! Я не смогу без тебя, Лена!
— Я тоже… — Лена высвободилась из его объятий. — Мне тоже будет очень трудно без тебя. Но я и с тобой не смогу. Ты понимаешь, не смогу!
Даже провожая Лену
«Неужели он действительно считает, что причиной всему встреча с Михаилом? Неужели Сергей не в состоянии понять… И это сейчас! А что же будет дальше?.. Может быть, я ошибаюсь?» — промелькнула мысль в последнюю минуту, когда Сергей обнял ее на прощанье, и снова стало так хорошо, что захотелось выбежать из вагона, остаться.
— Лена!
«Что скажет он сейчас? Какие слова найдет в эту минуту?» — пронеслось в голове.
— Лена, почему ты не хочешь подождать несколько дней? Решится судьба моего проекта и…
Лена отстранилась от него и прижалась лбом к оконному стеклу вагона.
— Лена, ты больше не любишь меня?
— Не знаю, — едва слышно проговорила она, не глядя на Сергея. — Не знаю… Мне было так хорошо с тобой… Но только было… Ты так изменился… я люблю уже не тебя, а только воспоминание о тебе, каким ты был когда-то.
За окном медленно поплыл перрон. Сергей на ходу выскочил из вагона и затерялся в толпе.
«Где он?»
И вдруг в толпе мелькнуло лицо Михаила. Он не рискнул прийти проводить. Ну, что же…
Станция Петровская осталась позади. Поезд набирал скорость.
Женя решила твердо — надо пойти к Зорину.
После беседы с Иваном Алексеевичем стало еще тревожнее. Она понимала, что Титов старался ее успокоить, всей душой разделял ее тревоги и по всему было видно, как глубоко его трогала ее судьба, как внимательно он вдумывался, стараясь разобраться, что же произошло с Андреем. Она начинала догадываться, что «плановик из главка» приехал сюда, по-видимому, совсем не для проверки финансовых дел.
Неожиданно для себя решила она отдать ему письмо Андрея. Женя поняла, что иначе нельзя. А ведь только накануне собиралась всегда хранить эти листочки, никому не показывать.
Как только она взяла со стола Никитина листочки с такими дорогими для нее строками, как только прочла их и всем существом почувствовала огромную радость: «Любит он. Любит ее!» — решила беречь их. Если даже случится что-нибудь с Андреем, то пусть они, эти маленькие бумажечки, принесшие столько радости и тревоги, останутся у нее. Фиалку она оставила в его блокноте. Пусть и он вспоминает тот чудесный апрельский день, когда бродили в лесочке, и она нашла первую весеннюю фиалку. Он попросил у нее тогда эту фиалку, и она поняла, что он просит, чтобы она любила его… Он положил фиалку в блокнот, спрятал его на груди… Милый, сколько нежности в нем, в большом и сильном! Тогда не было в его глазах этой страшинки, тогда они были ясными и их не затуманивал испуг. Они смотрели на нее открыто, такие глубокие и любящие, а теперь… Что же случилось с ним?