Защита Гурова
Шрифт:
– Да при чем тут Президент? От вас требуется острая акция, нарушающая шаткий мир.
– Чтобы произошел взрыв, необходимо поджечь бикфордов шнур. И вообще, Юрий Леонидович, перестаньте разговаривать со мной как с лакеем. Иначе я встану и уйду, и ваша охрана не посмеет остановить меня.
Хозяин бросил кочергу, недовольная гримаса исчезла с его лица, появилось недоумение.
– Вы пьяны или сошли с ума? Как вы разговариваете? Вы понимаете, что я могу вас…
– Да ничего вы не можете! – перебил Вердин. – Собрать вещички да сбежать из России. А очень скоро Интерпол объявит
Шишков разогнулся, откинулся в кресле, взглянул на собеседника с интересом, спросил:
– А вы, Виктор Олегович, в тот момент в театральной ложе сидеть будете?
– Я буду в суде давать свидетельские показания.
– Но в Россию вернетесь?
– Еще не думал, может быть, и вернусь, – ответил Вердин, нагло улыбаясь.
Бравада подполковника была напускной, а на душе кошки скребли. Если Шишков струхнет всерьез и смотается в зарубеж, то положение Вердина станет хуже некуда. Из получаемых от банкира долларов подполковник подкармливал подручных, делал дорогие подарки супруге генерала, да и сам подполковник быстро привык к деньгам, в быту перестал их считать. Если финансист сбежит, то даже сдать его за рубежом Вердин не рискнет. Известно, клубок плотно смотан, но стоит лишь отыскать кончик и потянуть за него, как клубок начинает прыгать и быстро разматываться. Подполковник глянул на осунувшееся лицо финансиста и миролюбиво сказал:
– Хватит собачиться, когда псы грызутся, упряжка не едет, опрокидывается. Я вам, Юрий Леонидович, о своих заботах не рассказываю по двум причинам. В секретной работе человек не должен знать лишнего. Я же вас о наркотиках не расспрашиваю, знаю, что идут, так это все знают. А как, где, через кого – дело сугубо личное и меня не касается. Вот и я вам ничего не говорил, моя работа – моя головная боль. Однако ситуация вышла из-под контроля, и в этом никто не виноват. Я могу начать действовать лишь после того, как приговоренный будет расстрелян. В секретариате Президента лежит ходатайство, прошение о помиловании. Такие бумаги лежат месяцами, чуть ли не годами, но я нужную протолкнул бы быстро. Известно, Президент болен, мелочевкой не занимается, а без его резолюции…
– Я все понял, Виктор Олегович, – перебил хозяин. – Я в аппарате не состою, однако не сомневаюсь, не все бумаги Ельцин подписывает своей рукой. С его согласия порой ставится печать с его подписью.
– Так бы и произошло, если бы проходило сто бумаг ежедневно. Сегодня, сами понимаете… Я случайно знаю начальника тюрьмы, старый служака и буквоед, ему на парня начхать, но должен быть порядок. Если сейчас полковнику Огаркову подсунуть документ с подписью Ельцина, у старого служаки шерсть на загривке дыбом встанет.
– А он не может заболеть и лечь в госпиталь? На его месте появится иной человек, – сказал Шишков.
Вердин согласно кивнул, а сам увидел гигантскую фигуру Сони, ощетинившегося Волка и подумал: кто это рискнет и поможет старому служаке заболеть?
Скандал, начавшийся было вокруг имени
Гуров прекрасно понимал, что погибшие дети не волнуют его противников, просто они поняли, что в день всеобщего траура бессмысленно поднимать скандал вокруг взрыва, происшедшего несколько месяцев назад. Да и перемирие в Чечне оборачивалось стойким миром, и ненависть к маленькому народу, который отчаянно сопротивлялся, угасла. Родные сыновья гибнуть перестали, а сколько погибло чужих, так это пусть их матери считают.
Гуров прекрасно отдавал себе отчет, что его не оставили в покое, а отложили до более удобного времени. Он пригласил в гости Станислава, Котова и Нестеренко, сказал:
– Где-то я вычитал, что когда люди делают кинокартину и заходят в тупик, то они собираются вместе и устраивают мозговой штурм. Мы с вами не знаем, что это такое, называем оперативным совещанием. На самом деле вы помалкиваете, ждете от меня указаний. Сейчас я вам заявляю, что не знаю, как действовать дальше, на меня не рассчитывайте, давайте думать вместе. Никто не имеет права на критику товарища, выслушиваются только конструктивные предложения и обсуждаются. Если кому-то придет в голову взорвать Кремль, пусть обоснует целесообразность, обмозгуем.
– Не мы строили, да и взрывчатки столько не достать, – сказал флегматично Котов.
– Согласен, взрывать не будем, что конкретно предлагаешь ты, Григорий? – Гуров смотрел с любопытством.
– Наша задача – спасти приговоренного к смертной казни. – Котов почесал длинный нос. – Мы пытаемся разрушить обвинение. Получается хреново, так как нас никто слушать не собирается. Значит, необходимо сменить направление удара.
Нестеренко и Котов сидели на роскошном диване. Станислав развалился в кресле. Гуров по давней привычке расхаживал по гостиной.
– И куда бить? – хмыкнул Нестеренко.
– Тебе по голове, хотя это и бессмысленно, – ответил Котов. – Лев Иванович предупредил, критика – в Думе, здесь лишь конкретные предложения.
– Мы можем спасти парня, если представим прокуратуре реального, настоящего террориста. Русский, лет тридцати пяти, среднего роста и телосложения, – сказал Станислав. – Он заработал большие деньги, но скорее всего еще не получил их, на Кавказе ему делать нечего, он в Москве.
– Почему решил? – спросил Гуров.
– Расстрел парня – часть операции, истинный террорист должен находиться у Вердина под рукой.
– Интересно мыслишь.
– Учителя подходящие, повезло дураку.
– Твое мнение, где в настоящее время террорист находится? – спросил Гуров.
– На конспиративной квартире спецслужбы.
– Это вряд ли, – ответил Гуров. – Вердин не станет так рисковать. А вы что примолкли, орлы? – Он повернулся к оперативникам.
– В одной из преступных группировок, – неуверенно сказал Нестеренко. – Хотя тоже опасно, могут ненароком убить.