Защитники людей
Шрифт:
Он схватил Двуху за руку, подтащил его к такси, гулко выкрикнул:
– Стой здесь, никуда не уходи! – и извлек с заднего сиденья автомобиля объемистый полиэтиленовый пакет. Водрузил его на капот – при этом недвусмысленно звякнуло.
Гога принялся опорожнять пакет, расставляя на капоте – прямо как шахматные фигуры на доске – бутылки, стаканы, пластиковые контейнеры с какой-то снедью из супермаркета…
– Отпраздновать надо освобождение-то! – закончив, дал пояснение Гога – в том числе и таксисту, который, до того безразлично
– Ты чего мне здесь распивочную устроил?! Убирай немедленно!
Гога, обернувшись к нему, вдруг посерьезнел:
– Не бухти, – посоветовал он. – Ты знаешь, кто это на свободу вышел? Не знаешь? Телевизор смотреть надо. Помнишь, этой весной оттепель какая ударила? В один день лед на Волге тронулся. Рыбаков спасатели на лодках на берег вытаскивали. Всех вытащили, троих не успели. Их на льдине течением унесло. Две недели плыли бедолаги. Только в Каспийском море удалось догнать. Правда, не троих со льдины сняли, а одного всего лишь. Вот этого чувачка. И ведь какая штука… За две недели он ни капельки не похудел. Поправился даже. А ведь все снасти у рыбаков еще под Волгоградом волной смыло…
Двуха едва удержался, не расхохотался. А таксист, приглушенно бормоча еще что-то, затих на своем месте. На лице его читалось: «Я, конечно, не верю, но мало ли что…»
Гога же беспрепятственно откупорил одну из бутылок, наполнил стакан, взял второй…
– Мне не надо… – не вполне, впрочем, уверенно отказался Игорь. – Нельзя мне. Я же Столп Величия Духа того… постигаю. Уже на первую ступень взошел. Почти…
– Подождут ваши ступени и столпы, – отмахнулся бутылкой Гога. – Немного можно – за свободу-то! А Олегу я ничего не скажу.
– Да при чем здесь «скажу-не скажу»… А хотя – плесните. Немножко только.
– Другой разговор! – возрадовался Гога. – Только на «вы» меня не зови, что я, старикан, что ли, какой? Всего-то годков на двадцать пять тебя постарше…
Беззвучно чокнувшись пластиковыми стаканчиками, они выпили: Двуха чуть пригубил, Гога – осушил стакан до дна. И, просипев:
– Между первой и второй… – тут же налил себе еще, до краев.
И выпил, уже не потянувшись чокаться, самостоятельно. Замер, блаженно зажмурившись, видимо прислушиваясь к ощущениям. Потом открыл один глаз, хрипло проговорил:
– В принципе, между второй и третьей тоже тормозить не принято, – и, игнорируя стаканчик, приложился непосредственно к бутылке.
Люди на автобусной остановке – да и Двуха, впрочем, тоже – глазели на бородатого «горбачева», словно на какое-то невиданное животное. Гога, булькая спрятанным под густой растительностью горлом, позировал пионером-горнистом до тех пор, пока бутылка не опустела.
Когда он отнял ее, наконец, ото рта, на остановке зааплодировали. Гога театрально раскланялся.
– Просто два месяца в завязке был, – во всеуслышанье объявил он. – Работы полно, расслабляться нельзя…
– Поехали, может, все-таки отсюда? –
– Я им загребу! – с большим воодушевлением воскликнул Гога. – Я их сам всех!..
Но Двуха уже собирал с капота припасы.
– Ладно, – согласился Витька. – Только чтобы тебя не подставлять… Куда тебя отвезти?
– Домой, куда еще. В Энгельс. Матушка ждет.
Когда такси тронулось, Двуха задал вопрос, который давно уже вертелся на языке:
– А почему Олег с парнями не приехал встречать? А тебя послал? Нет, я ничего против тебя не имею, даже наоборот… Просто – остальных-то, насколько я знаю, целыми делегациями встречали.
– Некогда сейчас Олегу, – сказал Гога. – Да и всем нашим тоже.
– А что такое?
– Ты ж не знаешь… Проблемка нарисовалась одна серьезная. Решают.
– Снова проблемка? – вскинулся Двуха. – Е-мое, только одно дело утрясли, как опять все по новой…
– А как ты хотел? – со вздохом отозвался Витька. Видимо, выпитое настроило его на философский лад. – В такой стране живем. Я вот что, брат, думаю… Атмосфера такая специфическая в нашем Отечестве: если ты не планктон какой-нибудь, а человек мыслящий и честный, у тебя мирно жить-поживать не получится. Почему? Потому что мыслящий и честный человек – он почти всегда творец. Он создает что-то свое, новое. А это свое и новое у нас, в отличие от других государств, никому нахрен не нужно. Потому что старое поставлено так, что, хоть и похуже работает, но отлично кормит. Вот и приходится сражаться. Каждый день быть готовым отражать атаки. Почему? Давай-ка порассуждаем. Вот взять хотя бы вашу пекарню. Казалось бы, что здесь такого – хлеб печь. Древнейшее ремесло! Ну, после первых двух древнейших… И даже такое невинное дело кому-то поперек горла встало…
– С пекарней нашей что-то? – догадался Двуха.
– Ага. Тут, брат, такое дело, что… Черт, сбил меня с мысли…
Вероятно, с целью освежить мозг и поймать снова нить рассуждений, Гога взялся за вторую бутылку. Сковырнув пробку, он сунул в рот горлышко, заклацал по нему зубами…
– Да не тряси ты так! – хлебнув, крикнул он таксисту. – Без челюсти останусь!
– Я виноват, что дороги такие?
– Ты не пей пока, – посоветовал Двуха.
– Как это – не пить? – удивился Гога. – Я же начал уже…
– Что случилось с пекарней, можешь толком рассказать?
– Могу, – сделав еще глоток, проговорил Гога. – Ну, как там начиналось полгода назад, ты, естественно, знаешь…
Подвал оказался грязным и сырым, абсолютно не приспособленным для эксплуатации в качестве чего бы то ни было, – зато аренда его стоила обнадеживающе дешево. Арендодатель, владелец здания, где располагался подвал, большой проблемы в более чем плачевном состоянии сдаваемого помещения не видел.