Заслуженный гамаковод России
Шрифт:
Но я и сам уже понял ошибку: вначале следовало полностью вылечиться и избавиться от следов враждебного преследования, и только потом уже стоило заявлять свои права. Эту драку у меня почти не было шансов выиграть, так что оставалось смириться и выждать некоторое время, чтобы потом уже нанести сокрушительный смертельный удар.
А пока мы отправились к новому месту жительства: тяжёлая входная дверь впустила нас в подъезд, и потом уже быстрый лифт вознёс к небу, где и полагалось обитать таким могущественным сильным существам. Ничего существенного не изменилось за время моего отсутствия: всё та же женщина открыла нам дверь, потрепав меня по округлившейся холке и сопровождая по новым незнакомым помещениям, с которыми мне ещё требовалось познакомиться: слегка прихрамывая я выполнил свой обычный долг, исследовав все углы и закоулки в многокомнатном светлом помещении.
Здесь
После еды я немного вздремнул и только потом отправился изучать в деталях новое место жительства. За долгие годы мой нос обнюхал уже немало квартир и помещений, выискивая малейшие опасности и неудобства, но совсем немного реальных угроз удалось мне обнаружить. Да и какие опасности могут встретиться в обычном доме, обитатели которого хотят всего лишь урвать свой небольшой кусок из пирога, доступного немногим? Гнилые ржавые трубы, вонючие шкафы или стенки, хранящие следы недалёкого прошлого, такого же тусклого и постного, как сами квартиры и их предприимчивые хозяева, всегда вызывающие у меня чувства жалости и презрения. Я ведь стараюсь во всём помогать хозяину, сопровождая его на различных встречах и переговорах, чей смысл далеко не всегда становится мне понятен, но одно уже моё присутствие накладывает ясный отпечаток. Простые встречи и разговоры на ходу получаются живыми и динамичными, при общении же в приятной домашней обстановке я внимательно слежу за реакциями собеседника и всегда готов вмешаться. Стоит ему поднять голос или бросить агрессивный грозный взгляд: и что тогда ждёт самонадеянного наглеца? Глухое рычание, угрожающая поза, тугая пружина, всегда готовая распрямиться и ударить того, кто перешёл все границы. Хозяину даже приходится сдерживать меня, когда я начинаю проявлять излишнее рвение и уже прикидываю: в какое бы место половчее вцепиться. Не у всех собеседников можно с лёгкостью выбрать подходящую цель: встречаются такие тугие упитанные колобки, у кого даже руки похожи на жирные колбаски, не говоря уже про ноги, за которые просто не в состоянии ухватиться даже мои челюсти. И если хватать таких: то за нос или ухо, однако для этого требуются особые обстоятельства. Я же ведь понимаю: что каждому особо дорого и из-за чего могут на самом деле убить или покалечить, так что в решающие моменты стараюсь всё-таки удержаться от того, что потом невозможно будет поправить.
И, сопровождая в тот же день хозяина на вечерней прогулке, я вёл себя предельно осторожно: совершенно не собирался я усугублять старые раны и повреждения, с ходу бросаясь в самую гущу. Хозяин выглядел так же тихо и озабоченно: спускаясь в лифте, он погладил меня по голове, надевая старый знакомый поводок, переживший уже не одну съёмную квартиру. Следами присутствия других незнакомых собак было заполнено всё окружавшее меня пространство: даже в лифте умудрился оставить метку какой-то озабоченный кобель, и только строгий взгляд хозяина удержал меня от того же самого. Теперь уж я принюхивался ко всем встречавшимся запахам, стараясь определить возможные угрозы и препятствия для новой жизни: метки у входных дверей я быстро обнюхал, но свои собственные оставить даже не попытался, рассчитывая пока на анонимность.
Мы быстро двинулись по дорожке в сторону парка: я легко прихрамывал, изучая ближайшие по трассе столбы и крупные деревья, запечатлевшие долгую историю местного собачьего племени, такого же разношёрстного и пёстрого, как и повсюду. Но когда мы оказались в окружении толстых стволов, а потом из-за них буквально выросли эти люди, наполненные злобой и жестокостью, то что мне было делать? Обернувшись на сжавшегося от страха хозяина, я не увидел ничего, кроме пустоты и ужаса, заставивших меня разъяриться и броситься к ближайшему из четверых или пятерых врагов, уже сжимавшему в дрожащей вытянутой руке маленькую чёрную игрушку, плюнувшую в меня кусочком металла и разорвавшую на части весь мой такой тёплый и ухоженный мир.
2007
Свидетель
Вы меня извините: здесь не занято? Нет? Ну и прекрасно: не люблю, знаете ли, солнечную сторону, где
Я заметил: вы тоже без спутницы, как и я. Скучно ведь одному? Нет, вы меня не так поняли: я говорю об общении, никакой физиологии. Устали, говорите? Разве можно устать от общения с умным – я подчёркиваю – умным собеседником? Вас удивляет такое нахальство? А вы не удивляйтесь и не бойтесь: ничего страшного здесь нет. Жизнь, как известно, заставит и научит ещё и не такому. Ну вот мы и познакомились? Разве нет ещё? Ах, вам нужно имя? Пожалуйста: Макс. Прямо так и зовите: и красиво, и коротко. А вашим нельзя поинтересоваться? Зачем же отчество? А звать я вас тогда буду Алексом: тоже для краткости и красоты. И так ещё, знаете ли, удобнее: следов потом не найдёшь и в любом месте можно затеряться; если возникнет такое желание.
А что мы всё на «вы» и на «вы»? Не хотите попроще? Ладно: не хотите – значит не будем. Личные желания я уважаю: как-никак свобода личности и всё с этим связанное. Я ведь не утомил вас? Ну и прекрасно. А то с некоторыми – поглядев внимательно в глаза и на внешность – и общаться не хочется. Вы не находите? Особенно на того господина – рядом с рубкой – не обращали внимания? Такой пристрелит и рук потом мыть не будет: после грязной-то работы. А блондинку высокую возле видели? С этаким шнобелем и накладными ресницами? Так вот это – с ним, и не советую даже приближаться. А то на самом деле: выкинет посреди океана за борт на съедение акулам. Такой всё может.
Вас все ещё удивляет, что я к вам пристаю? А у меня работа такая. И главное: приятно видеть хоть одного порядочного человека. И еще – интеллектуала. Интеллигенты – те давно вымерли, примерно как мамонты. И костей уже почти не осталось. Если только в запасниках музеев, не преобразованных, естественно, в казино или ресторан. Хотя с косточками теми тоже не всё в идеальном порядке: подделок многовато. Это я как специалист говорю. Не верите? Как хотите: ваше дело.
Я вот думаю: а мы не одно заведение кончали? Вдвойне приятно было бы тогда. Разумеется, университет. Конечно, московский. Факультет журналистики. А у вас? Физический? Надо же: небольшое расхожденьице. Ну да ничего: не принципиально. Альма матер-то общая. Это не с господами – вроде того – у рубки – общаться.
И когда вы заканчивали? Одиннадцать лет? Значит, я на два года младше. Но пересечься мы вряд ли имели возможность: если только на физкультуре или в библиотеке. Я хочу сказать: в главном здании. Разве вы не знаете, что журфак в центре на Моховой? Неудобное расположеньице, скажу прямо: чтобы попасть в библиотеку, почти пол-города проехать надо было. Или для сдачи нормативов по физкультуре. А среди общих предметов у нас имелась, видимо, только «история КПСС»: сборник старых небылиц и анекдотов. А вы сколько тогда получили? Я тоже, разумеется: по сравнению со всем прочим не самый сложный предмет, хотя и ответственный: не дай бог что-нибудь принципиальное перепутать: сколько подозрений и недомолвок появится тогда! А что касается философии или политэкономии: у вас наверняка дело выглядело проще. Это мы готовились: в ловцы душ и прочее. И ещё, уже ближе к концу: наверняка ведь «научным коммунизмом» баловались? Вот был предмет так предмет: если рассказать лет через тридцать, никто не поверит. Зато какой простор для фантазии: в рамках необходимого, разумеется. Я и сейчас могу кое-что вспомнить, если очень потребуется. Но сказки теперь на каждом углу продаются, ещё и похлеще можно найти. Только вот стоят слишком дёшево, и много на них нынче не заработаешь.
А студий вы никаких не посещали? Напрасно. А мне приходилось в одну заглядывать: в театральную, разумеется. Почему разумеется? А я ведь мог и в другом заведении учиться. Хотя сейчас абсолютно ни о чём не жалею: что бы я сейчас делал, закончив какое-нибудь Щукинское или Щепкинское? А здесь я на своём месте, и очень даже неплохо себя чувствую.
По заданию какой газеты? Да никакой: совсем необязательно иметь дело с прессой вот так непосредственно. Или вы думаете, что журналисты – связанные с газетами – сейчас процветают? Ошибочное мнение: вообще говоря. Вот если они кого-то обслуживают: за дополнительное вознаграждение, халтурой то есть занимаются – тогда конечно. Но на всех разве халтуры хватит? Так что приходится иногда и делами серьёзнее пробавляться: за соответствующую плату, разумеется.