Заставлю вспомнить Русь...
Шрифт:
— Я не намерен нарушать ничьих законов, — сдерживая кипевшую в душе ярость, сказал Игорь. — Я пришёл к тебе не как муж, а как великий князь. У меня к тебе неотложный серьёзный разговор.
— Разговор? — изобразила на лице удивление Ольга. — О чём ты можешь говорить со мной, великий князь? Тем более серьёзно. Посмотри на себя, ведь самое неотложное, что тебе надобно, это лечь спать. Погоди, я велю гридням отвести тебя в горницу. Или, может, желаешь возвратиться к пиршественному столу?
Ольга не только не хотела разговаривать с мужем, она смеялась над ним! Она обращалась с великим князем как с малым дитём! Этого Игорь не простит ей ни за что! Но что он может ей сделать? Женщине, своей жене, великой княгине? Ударить, вызвать на поединок, сразить метким словом?
Взор Игоря затравленно метнулся из стороны в сторону и остановился на двух высоких, статных дружинниках, опёршихся на секиры возле закреплённых в стене факелов, горевших у начала ведущей в покои Ольги лестницы. О, теперь он знает, что сделает! Он сполна расплатится с Ольгой за всё! Если огонь факелов защищал жилище каждого русича от проникновения в него алых ночных духов, то лучшие воины великокняжеской дружины круглосуточно стояли на страже покоев лишь одной женщины на Руси — её великой княгини! И если великий князь повелевал убрать от покоев великой княгини стражу, — это значило, что она переставала быть его женой и могла считать себя свободной женщиной! Ольга не пожелала разговаривать с ним ни как жена, ни как великая княгиня? Что ж, он сделает так, что отныне уже ему не о чем будет говорить с ней, бывшей великой княгиней, превратившейся в одну из многих женщин на Руси!
Игорь на шаг отступил от лестницы, взглянул на ближайшего к себе стражника.
— Десятский Владимир, помню тебя по походам на Саркел-реку против печенегов и на Балканы против ромеев. Неужто тебе по нраву стеречь женские покои? Такому витязю, как ты, место за пиршественным столом среди воевод, а не в пыльных теремных закоулках. Я возвращаюсь на пир, ступай со мной! Я не знаю твоего напарника, однако не сомневаюсь, что он тоже не из последних дружинников. Пускай идёт с нами.
Воин, к которому обратился Игорь, не шелохнулся, его рука на тяжёлой, с широким лезвием секире осталась неподвижной.
— Великий князь, я поставлен на сей пост главным воеводой Ратибором и не смею отлучаться с него.
— Даже если я, великий князь, велю тебе идти со мной? — недобро сузил глаза Игорь. — Мой воевода Ратибор командует тобой, а я повелеваю всеми своими воеводами. Или ты считаешь по-иному?
— Нет, великий князь, но...
— Не знаю и не желаю знать никаких «но»! — оборвал его Игорь. — Ответствуй, отчего перечишь великому князю?
Владимир молчал, не находя ответа. Оказавшись между двух огней, он не знал, как поступить. Слово великого князя было для него непреложным законом, и он был обязан беспрекословно ему подчиняться. Однако он знал, что крылось за уходом стражи от покоев великой княгини, и в полной мере чувствовал ответственность, ложившуюся на него за этот поступок. Великий князь только что явился с пиршества, и было заметно, что сейчас не разум, а хмель управляет его поведением, и вряд ли он до конца отдавал отчёт своему решению убрать стражу из покоев жены. А последствия этого решения могли быть непоправимыми не столько для великого князя, сколько для Руси. И Владимир не желал даже косвенно быть причастным к безрассудству Игоря, тем более что сам был трезв и должен был приложить все усилия, чтобы образумить великого князя, удержать его от опрометчивого поступка, склонить его к мысли завершить размолвку с женой не ночью, сгоряча и на хмельную голову, а утром, когда разум и чувства будут повиноваться ему. Стражниками в великокняжеский терем недаром отбирались не просто бывалые, отважные воины, а те из них, кто в любой, самой сложной, непредвиденной ситуации мог в кратчайший срок и без подсказки со стороны принять единственно верное решение.
— Великий князь, я давно несу службу в твоём тереме, — ответил Владимир, не решаясь встретиться с гневным взглядом Игоря. — Однако на моей памяти ни разу не случалось, чтобы стража хоть на миг покидала пост у покоев великой княгини, не слыхал я также, чтобы подобное свершалось когда-либо прежде. Сей стародавний обычай унаследован нами от предков, и, может, не стоит, дабы ненароком не накликать гнева богов, нарушать его?
— Сей стародавний обычай касается меня, великого
Владимиру не оставалось ничего другого, как исполнить приказ великого князя. Вскинув на плечо секиру, он направился за Игорем, за десятским последовал его напарник. Ольга, проводив их взглядом, поднялась по лестнице, двинулась по коридору к другой лесенке, ведущей внутрь высокой башни-смотрильни, построенной Игорем специально для неё. Это произошло после неудачного похода мужа на Хвалынское море, когда она, отправив на выручку остаткам русского войска конницу воеводы Ярополка и имея у себя под боком ненадёжную варяжскую дружину Свенельда, напролёт дни и ночи вглядывалась с крепостных башен Киева в далёкую степь, мечтая увидеть там возвращавшихся в стольный град дружинников Игоря. Узнав об этом, муж повелел выстроить в великокняжеском тереме башню-смотрильню, взметнувшуюся в небо выше крепостных башен, и подарил её жене. С тех пор башня стала для Ольги любимым местом, особенно когда она хотела побыть одна или поговорить с кем-то, не опасаясь, что кто-то может помешать ей или подслушать.
Поднявшись по узкой винтовой лесенке с лёгкими ажурными поручнями почти на верх башни, Ольга отворила дверь в небольшую круглую комнатку, освещённую уже не факелами, а горевшими в серебряном канделябре восковыми свечами. На широкой лавке за столом сидел немолодой мужчина в чёрном монашеском одеянии с крестом-распятием на груди. Зажав в кулак аккуратную, щедро тронутую сединой бороду, он читал лежавший перед ним на столе манускрипт в кожаном переплёте. Услышав скрип отворяемой двери, он поднял голову, внимательным взглядом окинул Ольгу с головы до ног, нахмурился.
— Ты кем-то встревожена? Я слышал крики твоего мужа, они доносились даже сюда. Он явился к тебе с неприятным известием?
— Известием? — усмехнулась Ольга. — Разве недостаточно просто полуночной встречи с человеком, который давно стал для тебя чужим, пришедшим прямо с попойки, еле стоящим на ногах, чтобы выйти из себя? Особенно если он был одержим желанием устроить со мной по какому-то поводу скандал?
— Тебе удалось успокоить его, дочь моя?
— Нет. Наоборот, произошло самое страшное, что могло случиться между нами. — Игорь снял в моих покоях стражу.
— И это ты считаешь самым страшным? — поразился священник. — Что тебе до того, стоят ли у входа в твои покои истуканы-секироносцы или нет? В великокняжеском тереме и на его подворье всегда полно вооружённых воинов, готовых в случае необходимости встать на твою защиту.
— Григорий, тебе удалось многое постичь на Руси, но далеко не всё. Ты не ведаешь, что убрать стражу от покоев великой княгини по законам русичей значит лишить её звания жены великого князя, полностью снять с себя ответственность за её дальнейшую судьбу и соблюдение ею супружеской чести, предоставить ей свободу распоряжаться собой как незамужней женщине.
— Другими словами, великий князь предупредил тебя о грядущем разводе? Или пока о его возможности?
— На Руси не те законы, что в христианских странах, а внутри великокняжеского семейства не те обычаи, что среди простолюдинов. По сути, я уже не великая княгиня, и, ежели утром у моих покоев не окажется стражи, об этом узнает весь Киев, а затем Русь. Если бы у меня был от Игоря ребёнок, я, сохранив титул великой княгини, однако полностью отстранённая от власти, продолжала бы жить в великокняжеском тереме и воспитывать княжича или княжну, выполняя уже не супружеский, а материнский долг. Но, поскольку у меня нет детей, я, согласно обычаю, должна была бы покинуть терем и либо возвратиться в прежнюю семью, либо начать новую жизнь самостоятельно.