Застенец 2
Шрифт:
— Ваше превосходительство, — кивнул я, не совсем понимая, «превосходительство» ли еще Петр Александрович, или уже нет.
—Николай Федорович, — ответил Зубарев, не дрогнув и мускулом. — Могу я поговорить с Вами наедине?
В самообладании генералу было не отказать. Насколько я понимал, его сняли именно из-за меня. Точнее, из-за того самого покушения. Хотя, я-то там в чем виноват? Он сам накосячил, если можно так выразиться.
—Конечно, давайте поднимемся в мой кабинет.
Прикрыв дверь я дружелюбно указал Зубареву на кресло, приглашая присесть. Однако тот проигнорировал
— Мой новый начальник просил передать Вам письмо.
— Ваш новый начальник? — я взял конверт, и лишь взглянув на печать понял, о чем говорит Зубарев.
Ну да, точно, вот что значат эти якоря на обшлагах. Морское министерство, которое возглавлял мой новый знакомый — Романов Владимир Георгиевич. Ну, как министерство — все, что от него осталось. Так вот в какой пыльный ящик задвинули Зубарева! Если говорить по существу, то карьера генерала закончилась.
«Сегодня, 22-00, третий дом налево после малого моста, ведущего к острову Голодай1. Обязательно приходите один, пешком, извозчика не берите».
Блин, это же почти у Финского залива! Дальше, чем мой завод. Место не просто глухое, а жутко глухое. Там даже волки гадить боятся. С другой стороны, все понятно. Романов хотел, провести передачу дара без лишних глаз.
И все-таки я поежился. Не то, чтобы боялся, но определенные опасения появились. Сдержит ли слово кузен Императора? Что ему мешает так и продолжать доить меня на предмет силы? Честное слово? Очень смешно. С другой стороны и выбора особого нет. Откажусь — завтра же приедут вежливые люди от Императора и спросят, не хочу ли я прокатиться и осмотреть стены темницы.
Зубарев воспользовался моим замешательством и забрал письмо. Создал форму быстро, словно играючи, и сжег единственную ниточку, которая вела кузена Императора ко мне. Ну да, дело слишком щекотливое, чтобы оставлять после себя следы.
—Передайте Вашему начальнику, что приду, — сказал я после долгих раздумий.
— Сами передадите, — холодно ответил Зубарев и покинул кабинет.
Видимо, все же генерала не очень радовала роль посыльного. Ну что тут скажешь? Меня не прельщала перспектива быть донором для «Пажа». Только кто об этом спрашивает?
Поел я без всякого аппетита, лениво ковыряя ужин вилкой. Что-то внутри протестовало против этого похода. Оно и понятно: одно дело — передавать дар добровольно, так сказать, по доброте душевной. И совсем другое — делать его предметом торга ради сохранения собственной жизни. Ладно, не жизни, а перспектив на будущее.
Голос разума кричал: «Не ходи! Не ходи!». А эмоциональное начало твердило совершенно другое. Я смотрел на тетю и понимал, что для ее безопасности решусь на самый сумасшедший поступок. Когда у тебя есть близкие, тобой очень легко управлять.
Между тем, стоило поторопиться. До назначенного времени оставалось не так уж и много. Похоже, Его Высочество нарочно прислал письмо в самый последний момент. А мне надобно отмахать приличное расстояние. И ладно бы на извозчике, а то ведь пешком.
Для начала я сказал домочадцам, что сильно устал и отправляюсь спать. А сам побежал наверх, переоделся в коричневый геройский плащ и стал рыться
Вот оно — Пелена. Не совсем такое, как закрывало моих бодигардов в соседнем доме, но нечто невероятно похожее. И что самое интересное, им можно незначительное время управлять на расстоянии. Кастанул, тщательно повторяя форму, и в целом остался довольным результатом. В комнате словно сильно накурили или ее окутал туман. Марево заполнило помещение ровным слоем, но, несмотря на открытое окно, не спешило развеиваться.
Из окна я спустился уже испытанным способом с помощью Левитации. Отбежал квартал, создал Холодный след и снял Пелену. Если моя охрана и дернется, то отследить меня вряд ли сможет. К тому моменту я буду уже у Его Высочества.
Я не шел, буквально, бежал. И не только потому что боялся опоздать. Во-первых, было довольно прохладно. Во-вторых, в крови бурлил адреналин, который попросту не позволял двигаться спокойно. Весь организм словно перешел на некий форсированный режим.
Потому на месте я оказался гораздо раньше положенного срока, если судить по карманным часам, оставшимся от господина Ирмера.
Место было прескверное. Настоящие трущобы, если не сказать большего. Пахло мочой, прелой соломой, прогнившей кожей и тухлыми объедками. Да и жили здесь по большей части очень бедные люди. Те, кто обитал в этих местах еще до перехода. И чьи физиономии Император, наверное, хотел бы видеть в новом мире меньше всего. Однако очень скоро выяснилось, что подданных у Его Величества осталось не так уж и много, чтобы избавляться даже от такого люда.
Хотя, со снятием стены и появлением коптеров власть пыталась некоторое время держать все здесь в чистоте. Чему категорически противились местные обитатели, привыкшие жить именно так. А после и чиновники махнули рукой. К тому же, крылатые механизмы перестали залетать в город. Про спутники если маги и слышали, то не вполне представляли, как они работают.
Впрочем, я не удивлен. После очередной взбучки у нас всегда все работает лишь первое время. А затем возвращается к исходному состоянию. Проверено на примере обоих миров. Потому что быть лучше себя настоящего можно только некоторое время, но не всегда.
Об этом всем я думал, чтобы как-то занять свои мысли и отвлечься от холода. Легонький плащ совсем не грел, а кастовать Сферу Неприятия я не хотел, чтобы не загорелись редкие фонари. Именно поэтому еще минут десять назад скинул и Холодный след. И теперь вовсе не использовал магию, оставаясь в темноте.
Наконец стрелки часов придвинулись к назначенному времени, и я чуть ли не приплясывая бросился к нужному дому. Большому, скособоченному, правда, всего лишь в один этаж. Хотя, других тут и не было. Жалкие лачуги и нечто, больше похожее на сараи.
Коротко стукнул, и через несколько секунд ожидания дверь открылась. Тень Его Высочества отошла с прохода, позволяя войти.
В канделябре на столе горели пять свечей, на скамье возле окна — керосиновая лампа. Сам дом оказался полуразрушен — большая часть перегородок между комнатами снесена. А убранство в виде редкой мебели представлялось чем-то чуждым.