Застенец 3
Шрифт:
– Но разве так было всегда? – снова спросил учитель.
– Нет, до тысяча восемьсот девяносто пятого года. Сам же знаешь.
– А теперь представь мир, в который магия пришла еще раньше. Значительно раньше. Скажем, на тысячу лет.
– Ну, допустим, представил.
– Это и есть родина тошкенов и эфери. Обычный мир, населенный людьми, которые с приходом магии стали меняться. Пришлось меняться и всем разумным существам.
– В чем их различия между собой? Хотя бы в двух словах.
– В чем различия между дождем и стеной, лицеист? – усмехнулся Будочник. – Хотя бы в
Он помолчал, явно испытывая на прочность мою нервную систему, после чего стал неторопливо рассказывать.
– Все они колдуны. Но всех их различает степень восприятия магии. Многие волшебники, постигшие высшие секреты таинств волшбы, пришли к выводу, что магия есть не что иное, как средство познания себя. Они отринули суетность своего мира, не захотели бороться за власть, деньги, могущество. А после назвали себя эфери. Мы несколько раз натыкались на них в том, чужом, мире. Но наши встречи ни к чему не привели. Им безразличны людские страдания.
– В чужом мире? Каким образом вы туда перемещались?
Один теоретический способ с помощью замечательной Перчатки я знал. Хотелось бы услышать остальные варианты.
Будочник посмотрел на меня пристально. Возможно, даже пристальнее, чем следовало бы.
– Тебе не идет быть глупым, лицеист. Не делай так больше.
Я терпеливо промолчал, и учитель, видимо, воспринял это, как покаяние.
– Если есть вход, значит, существует и выход. Наши ученые поняли это сразу. Раз твари способны попадать к нам, мы можем оказаться в том мире. Разломы изучали. Серьезно, внимательно, тщательно. И в конечном итоге некоторым стало удаваться создание артефактов для разовых перемещений. Правда, всем им не хватало стабильности. В артефакте должна быть заключена исключительная сила.
Угу, примерно как восполняемый дар, которым, допустим, можно накачивать Перчатку.
– И наши пионеры по изучению того мира столкнулись с разумными существами. По-настоящему разумными. И если для эфери мы оказались неинтересны, то с тошкенами все вышло наоборот.
Папироса зашипела, коснувшись кожи Будочника. Правда, тот даже не вздрогнул. Внимательно посмотрел на окурок и отряхнул пальцы.
– В каждом человеке есть и свет, и тьма, лицеист. Так мы устроены. Тьму кормить легче, поэтому в мире столько несчастий, войн, обмана. Но когда Тьма захватывает каждый уголок твоей души, когда в тебе не остается ничего человеческого, магия деформирует тебя и ты становишься тошкеном. Время и магия сделали из них уродливых существ. Мы перестали называть их людьми, но встреченное тобой нечто когда-то давно было человеком.
Будочник замолчал, явно довольный произведенным эффектом. Он смотрел на меня с легкой издевкой, взглядом уставшего от жизни старика.
– Чего хотят тошкены?
– Чего хочет каждый человек, сильный физически настолько, насколько беден духовно? Власти, лицеист. Они хотят власти. Тошкены повелевают тварями, ибо поняли саму суть магии и теперь используют ее для своих черных дел.
– И какая же суть магии, Будочник? – спросил я.
Спросил и испугался. Что если сейчас учитель вновь скажет, что глухим обедню два раза не служат, а тупицам концовки анекдотов не объясняют.
– Магия – это паразит. Зараза, которая хочет проникнуть во все миры и коснуться всего, до чего сможет дотянуться. Что станет с существами, которых она преобразовала, магии неинтересно. Она пойдет дальше. Я даже не знаю, скольких миров уже коснулась магия. Но мне кажется, что очень многих. Какие-то выдержали испытание, в каких-то вместе со сквозными проемами, через которые она утекала, стали образовываться Разломы. Но по мне, магия – это самая страшная болезнь, лечения от которой нет.
Слушать подобное было жутковато. Раньше я не верил во множество миров. Пока один из них не постучался в дверь.
– Знаешь, что еще хуже, лицеист? – не дал мне погрузиться в собственные мысли Будочник. – Мы сами указали тварям лужайку, полную всяких вкусностей. Оставили жирный след, уйдя из того мира. По нему они пробираются сюда. И если появился первый разведчик из Проклятых, значит, скоро здесь окажутся и все остальные.
– Хорошо, – кивнул я.
– Хорошо?! – мое заключение очень сильно удивило Будочника. Так, что он даже попытался вскочить на ноги. Тело подвело, и учитель рухнул обратно в кресло.
– Только общий враг может объединить застенцев и иносов. То есть, магов. В противном случае будет война заклинаний против ядерных ракет.
– Каких ракет? – нахмурился Будочник.
– Здоровенных таких, выжигающих после себя все. А то, что война была бы – в этом можно не сомневаться. Договариваться – это то, что в последнее время у нас получается хуже всего. К тому же недавно Император лишился нескольких единичек. Потеря невосполнимая. Думаю, появление третьей стороны как нельзя кстати. Теперь нужно лишь донести до застенцев осознание опасности, которая им угрожает.
– Не волнуйся, – криво улыбнулся Будочник. Было видно, что ему данная «шутка» не доставляет никакой радости. – За этим дело не станется. Застенцы очень скоро поймут, что имеют дело не просто с иномирными безмозглыми тварями.
– Что ж, тогда подождем, – решительно поднялся я.
– Лицеист, погоди, – заторопился Будочник и, опираясь на трость, поднялся, словно боялся, что уйду прежде, чем он сможет мне что-то сказать. – Что ты сделал с сульфаром тошкена?
Мне этот вопрос не понравился. Словно Будочник заглянул в мою душу и выдернул оттуда самое неприятное, что только мог. Когда он начал рассказывать о Падших, мне сразу вспомнились слова Максутова.
Можно было соврать, вот только зачем? Лгать людям, которые хотят тебе добра – глупо. Поэтому я сказал правду.
– Его нужно забрать. А еще лучше – разрушить, но не здесь. Сульфар убитого тобой тошкена – своего рода маяк, на который будут идти все остальные. Это не прекратит вторжения, но на какое-то время его отсрочит. Это понятно?
– Предельно, – тяжело вздохнул я.
У меня в последнее время вошло в привычку героически создавать трудности, а после – не менее героически их преодолевать. Сам накосячил, сам разгреб. Удивительно самодостаточный маг.