Затемнение в Грэтли
Шрифт:
– Ничего не скажу. Я этого ожидал. Периго слишком умен, чтобы врать, когда его так легко проверить. Все это он мне рассказал при первой встрече, – он прямо-таки пристает ко всем с этой историей. Я тогда же понял, что она абсолютно правдива и под нее не подкопаешься. Он говорил мне также, что приехал сюда развлечься. Если так, то можете считать, что я приехал за тем же и что Грэтли – знаменитый курорт. Одним словом, этот Периго – фальшивая монета. И умница. Он, например, догадался, что мамзель Фифин, которую вы можете увидеть в вашем «Ипподроме» на этой неделе, не совсем та, за кого себя выдает.
– Завтра вечером, если все будет благополучно, поведу туда жену, – с важностью промолвил инспектор. – Я-то предпочел бы кино, но жена любит цирковые представления. Так кто же такая эта Фифин?
– Могучая женщина, примерно вашего типа, инспектор. Она работает на трапеции и предлагает всем вести счет своим вращениям и оборотам. Весь зал считает. Это очень нравится публике. Это, кроме того, очень удобно ей и тем кому она служит, так как пока все смотрят на сцену и считают, она может передавать информацию цифровым кодом.
– Та-та-та! – воскликнул инспектор. – Это что-то слишком уж сложно для меня!
Я выбил трубку о каминную решетку.
– Еще чашку, инспектор? Отлично. Вы замечаете, как я стал терпелив и кроток? Я не буду опять рассказывать вам, чего добились немцы и японцы теми методами, которые вы называете «слишком сложными». Поглядывайте иногда на карту и спрашивайте себя: мало ли сложного в мире, где мы живем?
Инспектор посмотрел на меня поверх своей чашки.
– Пожалуй, вы правы. Я часто по утрам спрашиваю себя, не снится ли мне все это. Ладно, дружище. – Он наклонился вперед и похлопал меня по колену. – Рассказывайте дальше.
– Номера телефонов, которые я дал вам, я взял, вернее, списал, сегодня у Фифин в уборной. А вот еще бумажка с какими-то цифрами, ее я подобрал там же с пола. Она, очевидно, пользовалась ею на той неделе. Я не специалист по цифровому коду и не намерен тратить время на расшифровку, а просто пошлю эту бумажку нашим экспертам. Смотрите, как все ловко придумано! Вам ничего не нужно делать, только сидеть в зале и считать вместе с остальными зрителями – и вы таким образом принимаете сообщение. Труппа все время переезжает из одного промышленного района в другой, и все заинтересованные лица без затруднений могут прийти в театр на представление. У немцев есть методы гораздо более тонкие и точные, но и этот неплох. И уверяю вас, что наш приятель Периго знает, кому понадобилась эта затея с подсчетом акробатических трюков. Я сидел на днях в «Ипподроме» на представлении почти рядом с ним и сразу заметил, что он разгадал, в чем тут дело.
– Тогда давайте арестуем эту женщину! – воскликнул инспектор.
– Сделав это, мы только вырвали бы одно звено из цепи, – вот и все. А двадцать других, более важных, уплыли бы у нас из рук. Нет, пока все идет как надо. Я не собирался утруждать вас проверкой Фифин. Предоставьте ее мне. Я просто решил вам доказать, что знаю кое-что о Периго. Кто следующий?
– Да вот… Мисс Экстон, у которой лавка, – протянул он неохотно. – Не понимаю, зачем вы ее сюда вписали.
– Хотел знать, имеются ли у вас какие-нибудь сведения о ней, вот и все, – усмехнулся я. – Мы с ней только что очень мило выпили. У нее удивительный по нашим временам запас спиртного. А заинтересовался я ею по двум причинам.
– Племянница вице-адмирала сэра Джонсона Фрайнд-Тепли, – прочитал мне из своего блокнота инспектор. – С большими связями. Последние несколько лет перед войной жила за границей. Когда война началась, она ездила в Америку и пробыла там до прошлого лета, а вернувшись, открыла в Грэтли магазинчик. Жена заходила туда раза два, покупала у нее разные мелочи для подарков, но она почему-то недолюбливает мисс Экстон. Говорит, та слишком самоуверенна и вообще неприятная особа. Знаете, на женщин угодить трудно.
Я раскурил трубку.
– Нет, инспектор, я прекрасно понимаю вашу жену. Завтра вечером мисс Экстон обедает со мной, и я постараюсь сам узнать о ней побольше. Но она мне кажется вполне благонадежной.
– Мне тоже. Вы только теряете напрасно время мистер Нейлэнд. То есть, – он ухмыльнулся, – если вы тут стараетесь для дела, а не для себя.
Затем лицо его опять стало серьезным, и он выразительно постучал пальцем по блокноту.
– Что касается последней фамилии в списке…
– Доктор Бауэрнштерн?
– Да. Эту фамилию я не хотел бы видеть здесь. Придется мне выложить карты на стол, мистер Нейлэнд. Конечно, если вам угодно, я буду говорить с вами только как полицейский. Пожалуй, так лучше, потому что, если я буду откровенен, вы можете причинить мне большие неприятности… – Он нерешительно остановился.
– Послушайте, Хэмп, – сказал я, нарочно называя его просто по фамилии, без официального звания. – Одна из худших сторон работы, которой мне приходится заниматься – а я ее не люблю и гораздо охотнее работал бы по своей специальности, – та, что мне почти никогда не удается говорить с людьми откровенно. Я только выуживаю из них информацию. Я их ловлю, играю роль и пытаюсь понять, не играют ли роль и они. С вами ничего этого не нужно. Если я говорю вам не все, что знаю…
– Не волнуйтесь, Нейлэнд, – перебил он с усмешкой, – я не такой тупица, каким кажусь. Уж это я понимаю…
– Если я говорю вам не все, то не потому, что я вам не доверяю, а просто у человека бывают смутные догадки, подозрения, неясные еще ему самому, о которых до времени лучше не говорить. Если я поделюсь с вами, вы можете отреагировать так, что испортите мне все. Понимаете? Ну то-то! Я вам абсолютно доверяю и хочу, чтобы вы доверяли мне. Для меня такая радость, Хэмп, что есть человек, с которым я могу говорить прямо и быть самим собой. Поэтому, ради бога, забудьте о своем чине и рассказывайте, что знаете, что думаете и чувствуете.
– Хорошо, – сказал инспектор с видимым облегчением. – Значит, насчет доктора Бауэрнштерн. Я не удивился, увидев фамилию в списке, но огорчился. Огорчило меня это потому, что она мне симпатична, и я считаю, что ее обижают напрасно. Она хороший врач и, по-моему, славная женщина, и я слыхал, что она творила настоящие чудеса с ребятишками в больнице.
– Она была замужем за австрийцем, – перебил я, не желая слушать то, что я уже знал. – И считает его великим человеком, и не желает переменить фамилию, и ей живется нелегко.