Затемнение в Грэтли

Пристли Джон Бойнтон

Я пошел туда, и мы с ним вместе произвели самый тщательный осмотр. Зажигалки в комнате не оказалось. Я и не рассчитывал найти ее здесь, так как даже те из нас, кто не пользуется ею как зажигалкой, всегда носят ее с собой.

– Я ничуть не удивлен, – сказал я Хэмпу. – Десять против одного, что она была при нем и что у нее появился новый владелец. Вы на всякий случай хорошенько рассмотрите мою. Такая точно была у Олни.

Инспектор внимательно рассмотрел ее и сказал, что теперь узнает зажигалку Олни, где бы и когда бы ее ни увидел.

– А если я увижу такую у кого-нибудь, – добавил он, – у нас с этим парнем будет

серьезный разговор! Теперь о записной книжке. Вы хотите посмотреть ее. Что если я зайду сюда сегодня часов в девять и принесу ее вам? Договорились? В ближайшие дни у меня будет масса хлопот – главным образом по делу Олни, но если вы запишете мне на бумажке имена тех, кто вас интересует в Грэтли, я постараюсь собрать вам всю информацию, какая у нас есть.

– Отлично. – Я нацарапал с полдюжины фамилий на внутренней стороне старого конверта. Хэмп пробежал их глазами, кивнул и, не сказав ни слова, направился к двери. Я слышал, как он внизу говорил миссис Уилкинсон, что уже отдал констеблю распоряжение унести вещи Олни. Действительно, констебль вернулся и начал укладывать их, даже не дожидаясь моего ухода.

Когда инспектор ушел и больше не с кем было делиться мыслями или спорить, мне стало как-то не по себе. Весть о смерти Олни в первый момент как-то не затронула меня глубоко, но сейчас я осознал ее по-настоящему. Я стал думать об этом славном человеке, вспомнил, как он смотрел на меня поверх бутафорских очков в железной оправе, вспомнил искорки юмора и ума, заметные даже во время нашего короткого разговора. Потом я представил себе картину его смерти – как его сшибли в грязь, как потом запихнули в машину и из машины выбросили на мостовую, словно мешок картофеля. Мною овладела печаль, а вслед за нею – ярость. Я не предавался размышлениям о том, не ждет ли и меня подобная участь. Это была бы пустая трата времени, и вообще мне было наплевать, умру я так или этак. Теперь я окончательно решил отдать все силы своей новой работе. До этого дня я, собственно, тоже не так много времени потерял в Грэтли, ведь каждый предпринятый мною шаг что-нибудь давал. Но оттого, может быть, что я был в мрачном настроении и не имел охоты браться за это дело, голова у меня работала хуже, и я был склонен идти по линии наименьшего сопротивления.

Я пошел в гостиницу, уложил вещи, позавтракал, расплатился и, без всякого сожаления покинув владения майора Брембера, поехал обратно на Раглан-стрит. На этот раз я застал дома и мужа моей хозяйки. Мистер Уилкинсон, похожий на унылого старого спаниеля, служил на железной дороге. Он утверждал, что мы можем выиграть войну, если перебросим всю нашу армию в Польшу, и жалел, что сам он слишком стар, чтобы отправиться с нею туда. Я отвечал, что есть целый ряд людей, которых я бы охотно в любой день отправил в Польшу, но они большей частью тоже не очень молоды. Каждый из нас двоих считал другого немного свихнувшимся, но мы отлично ладили.

Утренний дождик и слякоть сменились настоящим зимним туманом, но все же я вышел из дому, чтобы разузнать, где живет доктор Бауэрнштерн. Я уже спрашивал об этом миссис Уилкинсон, но она никогда раньше не встречала этой женщины, хотя слышала о ней. Зайдя в ближайшее почтовое отделение, я нашел адрес в телефонной книге. «Доктор Маргарет Бауэрнштерн, Шервуд авеню, 87»: Это приблизительно на расстоянии мили от Раглан-стрит, в конце одного из тех больших жилых кварталов,

которые так хороши на бумаге и производят такое угнетающее впечатление в действительности.

Дневной свет начинал уже меркнуть, когда я очутился перед домом № 87. Пожилая прислуга-иностранка, по-видимому, австриячка, сурово объявила, что доктор Бауэрнштерн в эти часы принимает только пациентов.

– Тем лучше. Я болен. Проводите меня, пожалуйста, в кабинет.

Никаких других пациентов не было видно. Практика у доктора Бауэрнштерн была, по-видимому, не блестящая – по крайней мере на Шервуд авеню. А кабинет был маленький и чистенький.

В первую минуту доктор Бауэрнштерн не узнала меня. Она показалась мне совсем иной, чем в комнате Олни. Во-первых, она была в белом халате. И теперь я видел ее волосы, темно-каштановые, гладко причесанные. Во-вторых, в ней чувствовались уверенность и деловитость, естественные для врача, принимающего больного. Должен сказать, она мне очень понравилась. Но лицо у нее было изможденное, и резкий свет ламп немилосердно подчеркивал это.

Узнав меня, она немедленно рассердилась. Затем сделала вид, будто мы встречаемся впервые.

– Здравствуйте. На что жалуетесь?

Я подумал: «Что ж, раз так – почему не сказать правду?»

– Ни на что особенно, – сказал я с торжественной серьезностью судьи. – Не стану уверять, что я чувствую себя тяжело больным. Но у меня постоянно какое-то угнетенное состояние, я плохо сплю, ем без всякого аппетита.

– Покажите язык.

Я показал – и даже с удовольствием.

– Вы, очевидно, слишком много курите и ведете сидячий образ жизни. А у зубного врача вы давно были?

– Давно. – Я покачал головой. – Видите ли, я очень занят. Но насчет моих зубов вы не беспокойтесь. Пропишите мне только что-нибудь такое, чтобы меня сначала встряхнуло немножко, а потом привело в равновесие. Понимаете?

У входной двери, которая была в каких-нибудь двух метрах от кабинета, вдруг громко позвонили. Я слышал, как старая служанка отперла, и услышал с улицы чей-то густой бас. Через минуту старуха постучала в дверь кабинета и испуганно затараторила по-немецки. Доктор Бауэрнштерн поспешно вышла, а я, воспользовавшись ее отсутствием, выглянул в узкое окно. На улице у двери стоял полицейский.

Не знаю, зачем он приходил, но его быстро сплавили.

Этот перерыв оказался губительным для маленькой комедии, которую мы разыгрывали. Когда она вернулась, лицо у нее было совершенно такое, как вчера вечером, в горящих глазах читалась тревога, тайный ужас. Она закрыла за собой дверь, но не отошла от нее.

– Как это глупо! – сказала она сердито. – Что вам нужно? Зачем вы пришли сюда?

– Пришел сказать вам кое-что, – ответил я серьезно. – Старуха заявила мне, что вы принимаете только больных, вот я и выдал себя за больного.

– Вы думали, я не пойму, что вы совершенно здоровы? – спросила она, намекая, вероятно, на недоверие публики к женщинам-врачам.

– Ни вы и никакой другой врач не могли бы ничего определить по таким симптомам. И откуда вы знаете, доктор Бауэрнштерн, что я не страдаю какой-нибудь ужасной болезнью?

Она чуть-чуть усмехнулась:

– Вы пришли мне что-то сказать?

– Да. И спросить у вас кое о чем. И то и другое очень важно. Но послушайте, нельзя ли нам поговорить где-нибудь в другом месте? Здесь у вас мрачновато.