Затемнение в Грэтли
Шрифт:
– Да. Но что ей было делать здесь, у канала? – спросил я. – Это требует объяснения.
– Если она была пьяна, тут и объяснять нечего.
– А я не думаю, что она была пьяна. И не думаю, что она хотела покончить с собой. И не думаю, что она сбилась с дороги в темноте. – Я сказал это резким тоном – совершенно из тех же побуждений, из каких инспектор только что орал на сержанта. Мне нужно было и от себя и от других скрыть свое волнение и рассеять чары. – Не можете ли вы, доктор Бауэрнштерн… – обратился я к ней. – Я бы не стал вас просить, если бы не знал, что вы сделаете это лучше меня…
– Что вам нужно? – спросила она без малейшего
– Исследуйте самым внимательным образом ее голову с затылка. Это важно, иначе я не стал бы вас утруждать. И не будем терять времени.
Вероятно, она вопросительно взглянула на инспектора, потому что он тихо сказал ей: «Действуйте».
Дальше все происходило снова томительно медленно. Она попросила посветить ей и, несмотря на усталость и глубочайшее нежелание делать что бы то ни было по моей просьбе, приступила к осмотру. Она работала так искусно, легко и красиво, что я невольно – и с какой-то грустью – залюбовался. Когда ее пальцы, наконец, перестали двигаться и она подняла глаза, я прочел на ее лице, что моя догадка верна.
– Здесь гематома, – сказала она с расстановкой. – Я ее нащупала. Под кожей скопились сгустки крови. Значит, либо она сильно ударилась обо что-то затылком, когда машина свалилась в канал, либо…
– Либо кто-нибудь ударил ее, – вероятно, резиновой дубинкой, – сказал я. – Моя версия такова. Они ехали и о чем-то толковали. Она оказалась несговорчивой, и ее пристукнули, а машину пустили в канал. Заметьте, – обратился я к инспектору, – тот же метод, что и в первый раз: убийство, которое может сойти за несчастный случай.
– Это не противоречит тому, что вы обнаружили, доктор? – спросил инспектор.
– Я мало знакома с такого рода телесными повреждениями, – сказала она с видимым усилием, – но действительно трудно понять, как можно так сильно ушибить голову, только ударившись обо что-нибудь при падении. Это гораздо больше похоже на умышленно нанесенный удар. По-моему, – добавила она неохотно, – мистер Нейлэнд прав.
Удивительно приятно было слышать это «мистер Нейлэнд», хотя она уже раньше несколько раз называла меня по имени. Почему-то мне казалось, что она начисто забыла – или даже сознательно вычеркнула из памяти – мое имя. И сейчас, убедившись, что она его не забыла, я обрадовался до смешного.
– Шейла Каслсайд, – продолжал я, – ожидала, что ее будут шантажировать. Она не знала, в какой форме, зато я знал. Поэтому я и поговорил с нею сегодня вечером. Бедняжка никому не делала зла, но у нее было сомнительное прошлое, и она его скрывала. Чтобы подняться по нашей пресловутой «социальной лестнице», она рассказывала о себе всякие небылицы, выдавала себя за вдову человека, умершего в Индии. Она обманывала даже мужа и его родных. Замуж она вышла для того, чтобы из официантки и парикмахерши превратиться в даму высшего круга, но потом полюбила мужа и из-за этого не хотела, чтобы все открылось.
– Это она вам сама сказала? – спросил Хэмп.
– Да. Но я еще раньше догадался, что она боится каких-то разоблачений, и понял, что они могут на нее нажать и использовать ее для своих целей, о которых она ничего не подозревает. Вероятно, один из них и увез ее из «Трефовой дамы», чтобы сообщить, чего от нее хотят…
– Должно быть, чего-нибудь по вашей части, – сказал инспектор, забывая, что наш разговор слушает доктор Бауэрнштерн.
– Да.
– Я не знала, что у вас такие мысли, – промолвила доктор Бауэрнштерн тихо и удивленно.
– Вы и сейчас еще не знаете моих мыслей, – оборвал я. – Однако уже поздно, и я слишком разболтался…
– Я и сам знаю, что поздно, – проворчал инспектор. – Но вам придется ненадолго заглянуть ко мне в управление, доктор. Может быть, довезете нас?
Он тяжело вышел, чтобы отдать распоряжения сержанту. Маргарет Энн Бауэрнштерн посмотрела на меня бесстрастно, но при этом удивительно по-женски, и наклонилась к трупу, как будто Шейла просто спит и нужно уложить ее поудобнее и дать ей покой.
– Я видела ее раза два, – сказала она вполголоса. – И, помню, позавидовала. Она была такая хорошенькая, веселая, так радовалась жизни… Каждой женщине иногда хочется быть такой. И с нею был высокий, красивый молодой человек – наверное, муж. Я сразу поняла, что они обожают друг друга. Да, я ей позавидовала.
– И совершенно напрасно позавидовали, – сказал я, стараясь, чтобы это прозвучало холодно и неприязненно. – Когда я увидел вас здесь…
– Похожую на мертвеца, – вставила она шепотом.
– Да, похожую на мертвеца, измученную, выжатую, с запавшими щеками… я подумал: «В жизни не видел лица красивее». Мне даже больно стало.
Она стояла неподвижно и смотрела на меня – такая близкая и далекая, загадочная.
– Зачем вы мне это говорите?
– Не беспокойтесь, без всякой задней мысли, – ответил я все тем же холодным и неприязненным тоном, но мне уже не пришлось наигрывать. – Просто когда я чем-то потрясен… кстати, женщины меня потрясают не так часто, как мужчины… мне хочется сказать человеку об этом. Однажды я проехал шестьсот миль только для того, чтобы сказать старику Мессайтеру, что его Кэрновская плотина – шедевр и что я чуть не заплакал от восторга, увидев ее. Мне после этого стало легче. Это все равно, что уплатить долг.
– Значит, теперь, когда вы мне сказали, вам стало легче? – иронически спросила она, но лицо ее было серьезно.
– Да. И все теперь ясно. Мы можем и дальше воевать и не доверять друг другу. Идемте, доктор, нас ждут.
Она довезла нас до полицейского управления. Периго там уже не было, но он оставил мне записку. Он писал, что доедет почти до самого коттеджа на грузовике, а завтра, когда немного отдохнет и придет в себя, мы с ним увидимся.
Инспектор быстро выполнил все необходимые формальности и отпустил доктора Бауэрнштерн, и я, чтобы иметь возможность поговорить с нею, попросил ее подбросить меня домой. Адрес я ей сказал уже в машине.